Церковь, а вернее Александро-Невская Лавра, в которую нашу группу ненадолго завезли, оказалась вполне действующей.
[70] После Шпалерки и Соловков я было уверился — в Советской России не осталось священников вообще, разве что отдельные подвижники в совсем глухих и дальних приходах. Однако вот он, самый центр большевистского Ленинграда, но местное поголовье попов и монахов многочисленно, упитанно, в чем-то даже нагловато. Бойко торгует церковная лавка. В ассортименте, рядом со святыми мощами и иконами, в аккурат над высоким резным киотом — портрет Ленина, трехцветная олеография в золоченой раме. Молодая пара как раз приторговывалась, они непременно хотели повесить вождя над супружеской кроватью, но никак не могли сойтись с рясоносным продавцом в процентах по рассрочке. Героически сдерживая смех, я оттеснил молодоженов в сторонку и за двугривенный приобрел маленький бюстик четырехлетнего Ульянова — посмотреть и "вспомнить все", если вдруг нападет депрессия.
Следующий пласт раскрылся в столовой Кировского завода. Наше "случайное" попадание в столь далекое от туризма место легко объяснимо — прогрессивный пролетариат за рубежом должен точно знать, как питаются классовые братья "в самой свободной стране на земле". Неудивительно и то, что коммунисты, все как один, попросили обед чернорабочего. На сорок копеек товарищам принесли: мясной суп, котлеты с картошкой, а на десерт кисель, он же, по словам немцев, "подогретый розовый клейстер". Нам, то есть супругам Кирхмайер, отвалили по семидесятикопеечной доле квалифицированного рабочего: большую тарелку щей со сметаной и куском говядины, котлету с гарниром из картофеля и фасоли, а на сладкое — чай и пирожок с повидлом.
Члены делегации, как и следовало ожидать от доверчивых европейцев, приняли гастрономический спектакль за чистую монету. У меня же не возникло и тени сомнений — реальных чернорабочих на пушечный выстрел не подпускают к данному заведению. В то же время величина зала — минимум человек на двести — недвусмысленно свидетельствовала против версии камерного ресторанчика для руководителей самого высшего звена. По серединке между этими стратами остаются чины уровня начальников отделов, но если их так кормят на самом деле — рабочие, как минимум, тут не голодают.
Следующий сюрприз преподнесла Марта.
Умудрилась обменять деньги на рубли у какого-то бойкого хмыря прямо на улице; я не успел ее остановить. Вместо пяти червонцев за сотню марок, которые давала администрация отеля, она неожиданно выручила целую пачку — двести рублей. Напрасно я пенял на переписанные номера купюр, девушка просто-напросто не верила, что за такую мелочь могут отправить в лагерь. Вероятно, не особенно ошибалась, иначе на Соловках было бы не протолкнуться от бывших интуристов. Но как пессимист, я все же больше надеялся на бюрократию ГПУ, вернее их неспособность в оставшиеся два дня распотрошить спекулянтов и сверить номера с моей таможенной декларацией.
Хуже другое, фрау Кирхмайер подозрительно быстро и точно подсчитала, сколько именно мы переплатили за тур, еду и соболей. Не иначе, наловчилась оперировать с денежными курсами во времена немецкой гиперинфляции.
— Verfluchte Schieße!
[71] — начала она свою нюрнбергскую речь. — Немыслимо! Только представь, мы потеряли без малого пять тысяч! Verarsche! Проклятые капиталисты должны ответить за все!
— Они-то при чем? — философски заметил я… покусывая от досады губы.
Разница между официальным курсом и черным рынком особым секретом не являлась. Но что бы она была столь огромна?! Проклятые большевики совсем берега потеряли!
Впрочем, Марта не обратила на мой вопрос ни малейшего внимания:
— Необходимо немедленно предъявить претензию "Астории" и "Советскому туристу", эти грязные свиньи обязаны вернуть наши деньги! Ты поможешь мне правильно составить жалобу? Сегодня, сейчас!
— Куда?!
— В полицию, какие могут быть сомнения? Нас подло ограбили, ты что, разве этого все еще не понял?!
— Кто?!
— Только что сказала! "Астория" и "Советский турист", кто же еще!
— Но при чем тут они?
В дебри международной юриспруденции Марта уходить не стала, рубанула по простому:
— Деньги по обманному курсу брали? Брали! Что еще нужно? Пусть вернут разницу!
Как ей ответить? Объяснять вслух, да еще в отельном номере, недокументированные фичи устройства советского государства? Реальную роль партии и ГПУ? Не дождетесь! Хоть вероятность прослушки и мала, выходить из роли в границах триэсэрии я не собирался. С другой стороны, не идти же к чекистам жаловаться на них же самих?
Пришлось юлить:
— Про что-то похожее я где-то читал… Вспомнил! Курс обмена валюты в СССР установлен единый, обязательный для всех организаций.
— Scheiss drauf! — по инерции выпалила Марта. — Да мне нас...ть!
— Тебе-то запросто…
— Русским тоже нас. ть! — фрау Кирхмайер помахала перед моим носом веером свежеприобретенных червонцев. — Видишь?
— Не понимаю до конца, что тут происходит, — с притворным сомнением в голосе я принялся выдавать знания под видом дедукции: — Возможно "Асторию" принуждают сдавать всю валюту в госбанк без остатка. Таким образом, ты должна обвинять не капиталистов, а саму советскую власть… полагаю, это не слишком удачная идея.
— Чепуха! — без раздумий отмела мои слова Марта. — Ведь это коммерческие акционерные общества, совсем как у нас в Германии, мне недавно Николай все-все объяснил. Почему бы им не продавать марки на бирже?
[72]
— Что он еще говорил? — вкрадчиво поинтересовался я.
Вероятность тесного сотрудничества переводчика с чекистами виделась мне близкой к семидесяти процентам, оставшиеся тридцать оставались за его непосредственной службой в штате ГПУ.
— Рассказывал про права женщин в СССР! Они невероятные, до сих пор не могу поверить, большевики установили двухмесячный дородовой и такой же послеродовой отпуск! А еще на детей можно получать специальную помощь до четырнадцати лет и ездить с ними отдыхать на специальные морские курорты!
— Прекрасно! — скривился я.
Мой логический метод объяснения дал безнадежный сбой; вранье такого эпического масштаба попросту невозможно опровергнуть с помощью разумных аргументов.
