Августин вывел категорию «время» за пределы физики и поместил ее в плоскость того, что сейчас называется психологией. «В тебе, душа моя, измеряю я время»
[22], – писал он. Наш опыт переживания времени – не платоновская тень некоей истинной и абсолютной вещи на стене пещеры, время – продукт восприятия. Слова, звуки и события приходят и уходят, но, уходя, оставляют отпечатки в сознании – время пребывает только в нем и более нигде. «Впечатление от проходящего мимо остается в тебе, и его-то, сейчас существующее, я измеряю, а не то, что прошло и его оставило. […] Вот где, следовательно, время, или же времени я не измеряю»
[23]. В настоящее время ученые воспроизводят этот эффект в лабораторных условиях, в компьютерных моделях и опытах с грызунами и добровольцами из числа студентов, а также с помощью магнитно-резонансных томографов стоимостью в несколько миллионов долларов. Августин начал с того же, что и все мы, – с акта речи и желания слушать.
«Августин пытается осмыслить время не только с философской и теологической точки зрения, – однажды заметил за ланчем мой приятель Том. – Он стремится передать психологические аспекты времени: какие чувства испытывает человек, находясь внутри временного потока?» Том живет со мной по соседству; наши дети примерно одного возраста; иногда они играют вместе, с переменным успехом предпринимая попытки строить друг друга. В дневное время Том преподает теологию в профильном университете, а вечером играет на бас-гитаре в громогласных группах и ведет блог о музыке, поп-культуре и духовности. Я не уверен, что правильно понимаю значение слова «духовность», но в изложении Тома это, должно быть, захватывающе мудро и невообразимо круто. Мы сидим в ресторане нашего городка, зал совершенно пуст: сегодня последняя пятница перед Днем памяти. Погоду не в чем упрекнуть, весна вступила в пору расцвета.
Том читает философию Августина в рамках курса лекций по введению в теологию, и, по его словам, студенты охотно примеряют на себя интимный опыт переживания времени, о котором рассказывает Августин. «Мы привыкли воспринимать время как что-то внешнее, не имеющее к нам отношения: время ассоциируется с тиканьем часов и мерцающими цифрами на табло, хотя на самом деле оно в наших умах и душах, наше настоящее – это наш дух», – утверждает Том. За временем не просто наблюдают; его присваивают, в нем обживаются. А может быть, это время присваивает нас, в один момент Августин уподобляет время объему, вместилищем которого выступает человек. Итак, не представляется возможным рассуждать о времени отстраненно; напротив, необходимо обратить взгляд внутрь себя и прислушаться к своим речам, внимая слогу за слогом, слову за словом – только так можно судить о вместилище, отталкиваясь от содержимого.
Столь сложный для восприятия ход мыслей в современной философии известен под термином «феноменология», введенным Хайдеггером. Под ним принято понимать осмысление феноменов сознания с субъективной позиции. «Мы можем рассуждать о чем-либо от собственного лица, поскольку мы ощущаем это именно так, – объясняет Том, спеша разъяснить подтекст риторического приема. – Имеется в виду, что необходимо находиться внутри ситуации и изменить ее восприятие, а также способ взаимодействия с миром». Сейчас люди по выходным посещают семинары, стремясь освоить новые способы управлять временем, переживать его и выстраивать с ним отношения. Августин же предписывал обратиться непосредственно к слову. Его стратегия заключается в том, чтобы изменить психологию читателя, инициировать процесс трансформации личности и души, что может быть достигнуто только путем полного погружения в настоящее. «Почувствовать красоту можно только в частностях, во временных и преходящих явлениях, в том, что обречено на уход, – говорит Том. – Вопрос заключается в том, как преобразовать это переживание в духовный опыт. Как совершать правильные поступки вовремя?» В силу привычки время представляется нам либо как количество, которое можно растратить, либо как инструмент, который пригодится в гонке самосовершенствования. В понимании Августина время служит предметом рефлексии, духовный посыл состоит не в том, чтобы найти времени лучшее применение, а в том, чтобы лучше освоиться в нем, поселившись внутри слога. «Многие мысли, которые я слышу от своих студентов, почерпнуты ими от родителей, – продолжает Том. – Им кажется, что они должны успевать как можно больше за отпущенный им отрезок времени. Время предстает в виде суммы единиц определенной длительности, которые рассматриваются как пакеты потенциальной продуктивности. Переживать время как восхождение по ступенькам лестницы – лишь один из возможных способов. Альтернатива – представить время в виде вершины, на которую вы поднимаетесь».
Ресторан закрывается в три часа; мы последние посетители, и персонал уже бродит возле нашего столика, бросая на нас нетерпеливые взгляды, которые должны подтолкнуть нас к выходу. Том отправится домой присматривать за детьми в послеобеденное время. Мы вместе проходим начальную школу родительства: дети отвратительно распоряжаются временем, они тотчас закатывают истерику, если что-либо не происходит прямо сейчас по их внутренним часам. Я узнал, что часть моей задачи как родителя заключается в том, чтобы довести до их сведения значения слов «давай попозже» и «подожди». В действительности становится ясно, что львиная доля родительства сводится к обучению ребенка распоряжаться временем: говорить о времени, беречь, приумножать и организовывать время, относиться к нему с уважением и управлять им, а также от случая к случаю игнорировать все эти обязательства.
Весна соскальзывает в лето, и вот уже несколько недель Лео, которому сейчас четыре года, просыпается все раньше и раньше. Возможно, его будит свет: в половине шестого бледные отблески зари уже ползут по жалюзи, а пение малиновок срывается в многоголосый хор, но, скорей всего, всему виной мочевой пузырь, работающий по часам. Я слышу, как Лео шаркающей походкой выходит в коридор, потом в ванную, а потом обратно в свою комнату, но не задержится там надолго. Пока его брат спит в кроватке в нескольких сантиметрах, забаррикадировавшись от солнца стеной мягких игрушек, Лео, сверкая глазами, на цыпочках пробирается в нашу комнату и нависает над нашей кроватью. «Я хочу играть внизу», – шепчет он, имея в виду: «Давайте играть вместе».
Сам я никогда не имел привычки рано вставать, и зимой меня ужасает мысль о том, чтобы в потемках спускаться в холодную комнату для игр. Мы решили опробовать один способ. Тогда мальчики еще не умели определять время по часам, и мы купили для них часы, похожие на светофор, которые можно заводить на определенное время, допустим на 6:45 утра. В это время красные огни сменятся зелеными, давая детям понять, что можно вставать, поднимать шум и начинать день. Том сказал, что с его дочерью это сработало, но ее характер совершенно не похож на характер Лео или его брата. Эффект оказался диаметрально противоположен задуманному. Лео поднимался так же рано, как обычно, затем возвращался в кровать и лежал с открытыми глазами, ошеломленный красным светом и собственной решимостью поскорее перейти к активным действиям. В течение последующего часа он несколько раз пробирался в нашу комнату, чтобы возвестить о том, что зеленый свет все еще не загорелся. Иногда он оставался в детской и мерил комнату шагами, вздыхая так громко, что просыпался Джошуа, и вскоре они оба принимались болтать и смеяться, обсуждая тайну непримиримости красного света. Без четверти семь наконец-то загорался зеленый цвет, вызывая у мальчиков громкие вопли одобрения, и их официальный выход из детской приносил всем нам невероятное облегчение.
