В итоге я разрешил Лео тихо спускаться в игровую комнату самостоятельно. Иногда за ним следовала Сьюзен, а я продолжал спать, зарывшись лицом в подушки. Но со временем я заметил, что все чаще и чаще выбираюсь из постели первым и устремляюсь вниз. Скоро наши мальчики закончат дошкольную подготовку, в сентябре мы отдадим их в детский сад при публичной школе, и с тех пор их бурная жизнь будет протекать преимущественно вне дома и вдали от нас. Конечно, это будет происходить постепенно, и едва ли мы это заметим. Вместе с тем в последнее время явственно ощущается, что впереди большие перемены, и дни уже приобрели кристальную прозрачность, как будто мы уже смотрим на них из глубины памяти. Мальчики тоже это чувствуют, и не только потому, что улавливают наше настроение. Провести полчаса наедине с одним из сыновей по его просьбе – это почти как подарок. Итак, я и Лео усаживаемся на жесткий деревянный пол, распахнув заднюю дверь навстречу хору малиновок, и разыгрываем очередной раунд в бинго, в шашки или в мышеловку (тут мне нужна помощь), пока не появляется Джошуа, мрачный и взъерошенный – в точности как я в предвкушении утреннего кофе, – и начинает издавать собственные директивы. Эти дни и часы таят в себе пленительную сладость, их выпадает слишком мало, так что лишь в молодости позволительно их проспать.
* * *
Уильям Джеймс не может уснуть.
За окном 1876 год, и молодой Джеймс, недавно получивший должность ассистента на кафедре зарождающейся науки психологии в Гарвардском университете, лежит в постели без сна, думая о своей будущей жене Элис Гиббенс, в которую безумно влюблен. «Семь лет бессонницы перевешивают многие принципы», – сообщит он ей, изливая тоску вожделения в письме. Спустя еще десять лет он будет тревожно всматриваться в темноту, оглядываясь на дело прожитых лет – его объемный труд «Принципы психологии» в тысяча двести страниц, изложенный в двух томах, станет классикой сразу после публикации в 1890 году. (По данным Роберта Ричардсона, автора повести «В Мальстреме американского модернизма», посвященной биографии Джеймса, бессонница особенно мучила ученого, когда ему хорошо писалось; в конце восьмидесятых годов XIX века ему часто приходилось прибегать к хлороформу, чтобы заснуть.) Быть может, Джеймс, ворочаясь в постели, раздумывает об эффективности «лечения внушением», которому его подвергла Аннета Дрессер, пылкая сторонница учения, которое она назвала «системой духовного целительства Квимби», воздавая должное основателю школы. Покойный Финеас Квимби, в прошлом часовщик, уверовал в то, что причины физических недомоганий укоренены в сознании, и посему многие болезни можно излечить с помощью гипноза, разговоров по душам и правильного образа мыслей. «Я усаживаюсь рядом с ней и сразу же засыпаю, предоставляя ей распутывать узлы в моем сознании», – рассказывал Джеймс своей сестре. Возможно, в бессонные ночи, глядя в темноту, он сожалеет о том, что пренебрег советом лечащего врача положить в изголовье подушку побольше.
МЫ ОЩУЩАЕМ ТЕЧЕНИЕ ВРЕМЕНИ ТОЛЬКО БЛАГОДАРЯ ОЩУЩЕНИЮ ЕГО СМЕНЫ, КОТОРОЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЛИШЬ В ТОМ СЛУЧАЕ, КОГДА ВРЕМЯ ЧЕМ-ТО ЗАПОЛНЕНО
Не исключено и то, что он просто пытается объять опыт настоящего. «Постарайтесь, я не скажу уловить, но подметить настоящее мгновение. Такая попытка совершенно бесплодна. Где оно, это настоящее? Оно исчезло прежде, чем мы успели схватить его, растаяло, перелилось в следующее мгновение»
[24]. В «Принципах психологии» рассмотрен широкий спектр вопросов, включая память, внимание, эмоции, инстинкты, воображение, привычки, самосознание и так называемую «теорию автоматов» – расхожее определение, которое Джеймс не одобрял. Согласно «теории автоматов», работой механизмов нервной регуляции заправляет некий гомункул, модель личности в миниатюре, которая «находит в реальной жизни хотя бы сколько-нибудь точные аналоги всех событий личной истории своего хозяина», – писал ученый.
Глава, посвященная восприятию времени, входит в число самых известных работ Джеймса. Фактически она представляет собой мастерски проделанное обобщение результатов исследований, проведенных коллегами Джеймса, и личных размышлений ученого. Сфера интересов европейского научного сообщества постепенно смещалась с чистой физиологии, изучающей механизмы функционирования человеческого тела, к системе нисходящей передачи нервных импульсов, и наметился переход от сугубо философского подхода к тщательно выверенной научной методологии изучения сознания и когнитивной деятельности. В 1879 году в Лейпциге открылась первая лаборатория экспериментальной психологии под руководством Вильгельма Вундта, озабоченного проблемой количественного измерения чувственного восприятия и внутренних переживаний. «Точное описание феноменов сознания – единственная задача экспериментальной психологии», – писал Вундт. Восприятие времени занимало центральную позицию в изысканиях. Джеймс не принимал на веру существование сознания как самодостаточного явления, отказываясь трактовать сознание как умозрительный феномен наподобие монады, лишенной молекулярного начала. В то же время он предполагал, что изучение сознания как такового, что бы оно собой ни представляло, напрямую связано с характером восприятия времени. Джеймс часто прибегал к описанию времени сквозь призму субъективного опыта, полагая повествование от первого лица лучшей отправной точкой для скрупулезного изучения темы.
Присядьте, расслабьтесь, предлагает Джеймс читателю. «Попробуйте закрыть глаза, совершенно отвлечься от внешнего мира и направить внимание исключительно на течение времени, подобно тому человеку, который, по выражению поэта, „бодрствовал, чтобы подметить полет времени во мраке ночи и приближение мира к дню Страшного суда“»
[25] (Джеймс цитировал Теннисона). Что мы услышим? Наверное, почти ничего: пустота сознания замыкается на одной и той же повторяющейся мысли. Если мы что-то и заметим, уверяет Джеймс, возможно, нам удастся ощутить, как раскрываются и достигают апофеоза моменты, сменяющие друг друга, – «объектом непосредственного созерцания является как будто само течение времени»
[26] как последовательности некоторых отрезков длительности в процессе становления, как они есть. Опираются ли наши ощущения на реальность или рождены иллюзией? Согласно Джеймсу, поставленный вопрос обращен к истинной природе психологического времени. Если принять субъективный опыт за истину, предположив, что нам дано осознать процесс зарождения мгновений, еще не наполненных никаким содержанием, тогда, должно быть, человеку действительно присуще «особое чистое чувство времени»
[27].
Если руководствоваться такой логикой, то априорное время пусто, и для стимуляции чувств достаточно лишь одного ощущения ничем не заполненной длительности. Но если предположить, что переживание зарождающегося мгновения иллюзорно, тогда ощущение хода времени будет обусловлено реакцией на события, заполняющие его, и «нашим воспоминанием о его содержании в предшествующее мгновение и чувством сходства этого содержания с содержанием данной минуты»
[28]. Но представляет ли из себя время что-нибудь само по себе, безотносительно событий, которыми оно наполнено? Иначе говоря, служит ли время вместилищем вещей или само вмещается в чем-то?
