«После нескольких кружек пива психологи приходят к соглашению, что переживание ускоренного хода времени встречается так редко, что можно сделать вид, будто такого не существует вовсе, – сказал мне Уэарден. – Невозможно обогнать время, находясь внутри него». Время не улетает, пока вам весело: вы замечаете, что оно ушло, только когда веселье заканчивается.
* * *
«Ставь таймер, папочка!»
Когда я варил утренний кофе, в кухню вошел Джошуа. Близнецам тогда было по два года, и, едва овладев речью, они осаждали нас жалобами друг на друга: если одному досталась Ценная Вещь, точно такая же должна быть и у другого, иначе это будет несправедливо. Каждый из близнецов стремится утвердить в мире свою зарождающуюся личность, но только совершенное равенство может навести порядок в мире. Мы со Сьюзен установили политику живой очереди, но скоро дети преподали нам хороший урок, наглядно продемонстрировав основы восприятия времени: для мальчика, у которого нет Ценной Вещи, очередь другого владеть ею всегда тянется дольше. Для наблюдателя время течет медленнее, чем для обладателя.
Так что я преподнес им часы – таймер для варки яиц, один из тех, которые заводятся от поворота, а потом громко отсчитывают секунды, оставшиеся до звонка жестяного колокольчика. Мальчикам он очень нравится, ведь таймер не берет на себя роль судьи-самодура, не раздражается, не появляется с наполовину обритым лицом и не отмахивается от них, углубившись в чтение новостей. Его объективность кажется почти что магической, и дети то и дело просят меня завести таймер, чтобы разрешить возникающие споры. Но даже такая стратегия вскоре исчерпает свой потенциал, в особенности Джошуа повадился хватать и поворачивать таймер, заставляя его звонить снова и снова, как будто это приблизит его очередь и вынудит брата передать Ценную Вещь ему. Если время вообще способно покоряться, оно, само собой, покорится его воле.
Обычно я ставлю таймер на две минуты, но как-то раз Сьюзен поставила его на четыре минуты, надеясь выиграть время для завершения разговора, оборвавшегося на середине. Еще на полпути до истечения срока, когда таймер подобрался пугающе близко к двухминутной отметке, с озадаченным видом вошел Джошуа, недоумевая, почему таймер до сих пор не зазвонил? Очевидно, регулярная практика двухминутного ожидания сделала свое дело, и мальчик запомнил длительность промежутка, так что мне удалось привить ему чувство времени. «Похоже, дети овладевают временем примерно так же, как и речью», – предположила Сьюзен. Она права, но лишь в некоторой степени, которую нам как родителям еще только предстоит оценить по достоинству. Но у нас все по-прежнему слишком сложно. У наших детей определенно есть свои таймеры – врожденная версия часов, которые оставляют меня в нетерпении перед красным светом светофора или на вокзальной платформе, так как я пребываю в уверенности, что пора бы подойти моей очереди. Я могу привить детям чувство времени, но лишь в той мере, в которой у них уже есть возможность принять его.
В 1932 году Гудзон Хоагленд отправился в аптеку. Хоагленд, уважаемый психолог в Бостонском округе, живо интересовался влиянием гормонов на функционирование мозга. В ходе своей научной карьеры он преподавал в Медицинском колледже Тафтса при Бостонском университете и в Гарварде, а также содействовал основанию фонда, который изобрел противозачаточные таблетки. В двадцатых годах прошлого века ему случалось исследовать деятельность великосветской дамы-медиума по имени Марджери, которую в конечном счете разоблачил Гудини. Впрочем, в тот миг Хоагленд покупал аспирин, дома его ждала жена, заболевшая гриппом: у нее была температура 104 °F (40 °C), и она отправила мужа в аптеку.
На дорогу ушло всего двадцать минут, но, когда он вернулся, жена уверяла, что он отсутствовал намного дольше. Хоагленд был заинтригован и попросил жену отсчитать шестьдесят секунд, намереваясь проверить отмеренный ею интервал с помощью секундомера. Жена Хоагленда занималась музыкой и обладала развитым чувством времени; ее представлению о том, сколько должна длиться секунда, можно было доверять, но тем не менее временной промежуток, который она сочла равным шестидесяти секундам, в действительности насчитывал только тридцать восемь секунд. В течение нескольких дней ученый повторил опыт две дюжины раз и заметил, что когда жена выздоровела и у нее нормализовалась температура, то скорость подсчета времени также замедлилась и достигла нормального темпа. «При повышенной температуре моя жена невольно считала быстрее, чем при снижении температуры», – отметил Хоагленд в одной из журнальных статей несколькими годами позже. Когда ученый повторил эксперимент с участием добровольцев, находившихся в лихорадочном состоянии, и людей с искусственно повышенной температурой тела, были получены похожие результаты. Создавалось впечатление, будто подогрев заставляет спешить внутренние часы испытуемых. При этом ощущения стремительного бега времени у добровольцев не возникало, но в конце эксперимента они всякий раз удивлялись, узнавая, что, согласно показаниям настенных часов, прошло намного меньше времени, чем они думали. «В лихорадке при прочих равных мы могли бы прийти на встречу раньше времени», – писал Хоагленд.
ЧУВСТВО УСКОРЕНИЯ ИЛИ ЗАМЕДЛЕНИЯ ХОДА ВРЕМЕНИ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, ЧТО ВЫ ЧУВСТВУЕТЕ В КОНКРЕТНЫЙ МОМЕНТ – СЧАСТЬЕ, ПЕЧАЛЬ, ТРЕВОГУ, А ТАКЖЕ ОТ ТОГО, ЧЕМ ВЫ ЗАНЯТЫ
Наблюдения Хоагленда вдохновили других исследователей решиться на то, что Джон Уэарден описал в одной из обзорных статей как «один из самых замысловатых экспериментаторских трюков в истории психологии». Добровольцев размещали в отапливаемых помещениях, веля натянуть теплый свитер или специальный шлем, обогревавший голову, а потом просили отсчитать интервал продолжительностью тридцать секунд, настроить ход метронома, к примеру, на четыре такта или сообщить экспериментатору, когда, по их мнению, пройдет четыре, девять или тринадцать минут. В ходе одного эксперимента участники, проходящие тест на точность хронометрирования, вращали педали велотренажера, установленного в резервуаре воды. В журнальной публикации 1966 года Хоагленд пересмотрел свои первоначальные выводы и некоторые более поздние философические заключения, предложив объяснение своего открытия с точки зрения физиологии. «Чувство времени у человека основывается на скорости протекания окислительных реакций в некоторых клетках головного мозга», – писал ученый.
Новое объяснение Хоагленда так и не прижилось в научном сообществе (даже неясно, понимал ли сам ученый, что он имел в виду), однако с тех пор общий интерес к предмету разогрелся еще сильнее. Из всех аспектов чувства времени наиболее изучено ощущение длительности – способность определять продолжительность временного промежутка. Как правило, определяют длительность коротких временных отрезков продолжительностью от пары секунд и немногим более, отталкиваясь от объема мгновенного восприятия, в масштабах которого мы планируем свои действия, оцениваем обстановку и принимаем решения, а подчас грезим наяву, испытываем нетерпение и маемся скукой. Когда вы испытываете нервозность, стоя перед красным светом светофора, или раздражаетесь, пребывая в уверенности, что Ценная Вещь находится в руках вашего брата или сестры чуть дольше, чем было бы справедливо, вы движетесь по временному отрезку, доступному для мгновенного восприятия. Многие социальные взаимодействия осуществляются в крайне узких временных рамках, а их исход большей частью зависит от остроты ощущения продолжительности временных промежутков. Искренняя улыбка в большинстве случаев появляется и исчезает быстрее, чем вынужденная, а разница в длительности хотя и несущественна, но все-таки достаточно заметна, чтобы отличить настоящую улыбку от фальшивой.
