Большую часть XX столетия все исследования по теме восприятия длительности и времени осуществлялись в рамках двух школ, причем ни одна из них не имела ни малейшего понятия об актуальности исследовательских работ другой школы, если вообще догадывалась о ее существовании. Одна из школ, сконцентрированная преимущественно в Европе, специализировалась главным образом на экзистенциальных аспектах переживания времени и экстраполяции философских понятий на ниве психологии. Представители немецкой школы экспериментальной психологии XIX века, сосредоточенной на вопросах психофизиологии, рассматривали время как реально существующий объект. Эрнст Мах пытался выяснить, есть ли у человека отдельные рецепторы (вероятно, локализированные в ушах), настроенные на восприятие времени. В 1891 году французский философ Жан-Мари Гюйо опубликовал влиятельное эссе под заголовком «Происхождение идеи времени», отвергнув объективистскую концепцию времени, а взамен выдвинув очень современную идею, близкую воззрениям Блаженного Августина: время существует только в сознании. «Время – это не состояние ума; скорее это простой продукт рассудочной деятельности, – писал Гюйо. – Время не входит в число априорных форм, в которые мы облекаем события. Время, каким оно мне видится, выступает в роли систематической тенденции и способа организации ментальных репрезентаций. Тогда память не более чем один из способов индуцирования и упорядочивания репрезентаций». Короче говоря, время представляет собой систему поддержки памяти.
Более поздние исследователи утратили интерес к пресловутому Zeitsein («чувству времени») и начали испытывать на практике различные способы искажения восприятия времени, параллельно документируя результаты. Под действием некоторых наркотиков, в частности фенобарбитала и закиси азота, временные промежутки казались испытуемым короче, чем на самом деле, а от кофеина и амфетаминов интервалы времени, напротив, кажутся длиннее. При равной фактической длительности звуковых сигналов слушателю кажется, что звук высокой тональности звучит дольше низкого звука, а «наполненные» событиями отрезки времени воспринимаются как более короткие, чем «пустые» отрезки времени той же продолжительности. По субъективным ощущениям испытуемых, двадцать шесть секунд, проведенные за решением анаграмм или набором алфавита в обратном порядке, проходят быстрее, чем те же двадцать шесть секунд, проведенные в покое и бездействии. Пиаже первым в истории науки занялся изучением восприятия времени у детей и установил, что восприятие времени у представителей нашего вида формируется по мере взросления.
В 1963 году французский психолог Поль Фресс подвел итоги исследований восприятия времени за последние сто лет, включая собственные исследовательские работы, результаты которых изложены в книге «Психология времени». Книга энциклопедического размаха систематизирует данные из области знаний, которая ранее оставалась неупорядоченной. Некогда монография Фресса пользовалась таким же авторитетом в своей сфере, как и «Принципы психологии» Уильяма Джеймса. «Книга оказывала колоссальное влияние на выбор тем для исследований, – сообщил мне специалист по нейробиологии поведения Уоррен Мек из Дьюкского университета. – Но это было в старые добрые времена, когда написанная книга еще что-то значила, по крайней мере в науке».
Тем временем в Соединенных Штатах заявила о себе обособленная группа ученых, к которой принадлежал и Уоррен Мек, решивших вести расчет по времени с противоположного конца, большей частью не сознавая того. Сейчас Мек считается патриархом в вопросах восприятия длительности временных интервалов; не так давно он предпринял попытку проложить путь через поле неоформленных идей. «Я пытаюсь собрать кошек в стадо», – заявил ученый.
Мек вырос на ферме в восточной части Пенсильвании; при случае он не преминет заметить, что по-прежнему остается фермером, так как посвятил большую часть своей научной карьеры вопросам разведения и содержания лабораторных крыс и мышей, на которых впоследствии проводил эксперименты. Первые два года в колледже прошли в местном филиале Университета штата Пенсильвания, который находился прямо напротив школы, где он учился; стоило только перейти дорогу. Позже Мек перешел в Университет Сан-Диего и получил штатную должность технического специалиста с полной занятостью в лаборатории, изучавшей обучение и выработку условных рефлексов у животных. Тогда, в семидесятых, тон американской психологии задавал бихевиоризм – научная школа, активно пропагандируемая Б. Ф. Скиннером, изучавшим обучение животных в лаборатории путем тщательного контроля за действиями. Проблемы познавательной деятельности и восприятия мало интересовали последователей бихевиористской школы, нипочем не желавших видеть в подопытных животных нечто большее, чем ходячие механизмы. Опыты Павлова продемонстрировали, что способность запоминать длительность разных промежутков времени играет главную роль в выработке условных рефлексов у животных, но в представлении бихевиористов определение длительности временных промежутков выступает лишь средством достижения цели, которое само по себе не представляет интереса и не рассматривается в качестве предмета изучения.
По воспоминаниям Мека, лаборатория в Сан-Диего была похожа на телефонный узел, опутанный радиорелейными линиями, разбегавшимися в разных направлениях. Большинство таких лабораторий оснащалось довольно примитивным оборудованием, так что приходилось управлять всеми боксами синхронно. Выработка условных рефлексов сводилась главным образом к дрессировке голубей, которых обучали различать длительность промежутков при использовании отсроченного подкрепления. Птица получала гранулу корма, если после прослушивания звукового сигнала выжидала, к примеру, двадцать секунд перед тем, как толкнуть рычаг кормушки. «Экспериментируя с фиксированными и переменными интервалами, мы воображали, будто животные ведут себя, как часы в миниатюре», – рассказывает Мек. Пока его коллеги выясняли, чему можно обучить животных, его самого заботило другое: «Какие структуры мозга отвечают за обучение – вопрос, который едва ли озадачит последователя Скиннера».
Мек перевелся в Университет Брауна и работал в сотрудничестве с Расселом Черчем, известным специалистом по экспериментальной психологии, который исследовал поведенческие реакции на время у крыс, и Джоном Гиббоном, автором теории линейных ожиданий. К тому времени Гиббон полностью сосредоточился на изучении контроля времени, озаботившись поиском когнитивных процессов, при помощи которых животные могут отличать один короткий промежуток времени от другого. В 1984 году трое исследователей-соавторов опубликовали оригинальную статью «Линейное таймирование в памяти», которая расширила и углубила основные тезисы теории Гиббона, изложенные в публикации 1977 года, и предложила рабочую модель учета поведенческих реакций животных на время.
Установка, разработанная учеными, представляла собой примитивные часы, подобные песочным или водяным. На устройство возлагались две задачи: во-первых, установка генерирует импульсы с постоянной частотой, выступая в роли своеобразного тактового генератора; во-вторых, она аккумулирует импульсы или такты в ходе определения длительности того или иного события с целью последующего рассмотрения. Устройство генерирует и считает такты, это часы с функцией памяти. У некоторых версий часов есть и третья опция – переключатель, или схема принятия решений, который определяет, аккумулировать импульсы или нет. Когда начинается интервал, длительность которого следует запомнить, переключатель замыкает цепь, позволяя импульсам накапливаться; с размыканием цепи импульсы перестают накапливаться. Исследователи называли свою разработку моделью линейного таймирования, но чаще используется другое название – модель тактового генератора-аккумулятора; иногда применяется термин «модель обработки информации». Десятилетием раньше что-то похожее предлагал оксфордский психолог по имени Майкл Трейсмен, реализовавший свою идею в исследованиях поведения человека, но на его работы ссылались редко; обновленная версия тактового генератора-аккумулятора была впервые применена в дрессировке животных и с первого раза прижилась в научном сообществе.
