Впрочем, нынче польскому королю и литовскому великому князю, как и крымскому хану, не до таких мелочей, способных волновать лишь московских князей и бояр. Своими заранее изготовленными ответами Иоанн желает уверить любознательного соседа, зарящегося на его города, что никакой внутренне распри, тем более никакой смуты, вроде той, что бушует в Европе, в московских пределах не водится и не предвидится впредь. Польский король и литовский великий князь и на этот счёт осведомлён хорошо, как осведомлены о том и в Европе, иначе Европа не принуждала бы его пойти на согласие с Иоанном и он вместо послов давно бы направил полки на Москву. В одиночку серьёзное нападение ему не под силу, как оно уже не под силу и крымскому хану, до того возросла мощь Московского царства в последние двадцать лет, и все попытки этого коварного и ловкого интригана натравить на несговорчивого соседа Европу, поднять Нидерланды, немецкие княжества и германского императора в крестовый поход на восток, неожиданно для него проваливаются самым постыдным и самым решительным образом: у Европы нынче иные планы, иные заботы, иная война. Очень ему хочется направлять события по своему усмотрению, однако в действительности события им управляют, таков непреложный закон. Его войскам удаётся отбить у шведов Пернов, в свою очередь шведы набрасываются на Эзель. Пользуясь этим несчастьем, он замышляет вовлечь в военные действия тамошнего правителя Магнуса, однако Магнус, бесшабашный авантюрист, в обмен на союз со своим водевильным, немногого стоящим герцогством требует у него самую малость: руку его второй сестры и в качестве приданого за ней всю Ливонию, и он при всём желании отыскать хоть самого захудалого чудака, который вместо него сунулся в пекло войны, чудаку с таким чудовищным аппетитом вынужден наотрез отказать. Обращение к германскому императору тоже не приносит ему ни одного солдата или хотя бы одного талера на покупку солдат, зато приносит сколько угодно самых соблазнительных обещаний и ободрительных слов, из которых, как известно, не составишь ни полка, ни батальона, ни взвода. Момент для союза против Москвы выпадает слишком неподходящий. После кончины Фердинанда I его старший сын Максимилиан II получает всего-навсего Австрию и Венгрию, чтобы понемногу превратиться из германского императора в австрийского короля, поскольку недальновидный отец наделил второго сына Тиролем, а третьему завещал Каринтию, Крайну и Штирию. Раздел, как и всякий раздел, серьёзно ослабляет империю Габсбургов, которую с юго-востока теснят ненасытные турки, а на севере и северо-западе отказываются от былого безмолвного повиновения обнаглевшие после истребления десятков тысяч крестьян в зверски-жестокой Крестьянской войне князья и курфюрсты, и бедный наследник, к тому несколько обделённый нерадивой природой способностями, нестерпимыми обстоятельствами принуждается к неблагодарной роли посредника, у которого реальная власть уплывает из рук, поскольку князья и курфюрсты продолжают вздорить и ссориться между собой, не подозревая о том, какое ужасное бедствие они накликают на свои бесшабашные головы и таки накличут лет через сорок. Изворотливый польский король и литовский великий князь закидывает удочку в Нидерланды, которые могут перекрыть торговые потоки, идущие через русскую Нарву, что Маргарита Пармская, наместница испанского короля, сделать, право, не прочь, лишь бы придушить богатого конкурента Испании в торговле с Востоком, а заодно истребить вольный дух, со дня на день нарастающий в этой беспокойной испанской провинции, да вот беда, несносные Нидерланды именно в этот момент, когда они так нужны для политических комбинаций польского короля и литовского великого князя, отныне не желают пребывать в унизительном положении испанской провинции, и в начале апреля 1566 года группа непокорных дворян в потёртых атласных камзолах, за что Маргарита презрительно обзывает их гёзами, то есть нищими, вручает петицию, в которой требуют вывода испанских полков, а главное, в петиции высказывается здравое требование немедленно прекратить ужасные костры инквизиции, массами пожирающие нидерландских еретиков, в действительности вожаков нарастающего освободительного движения. Никаких костров инквизиции католическая Испания не собирается прекращать, и в Нидерландах вспыхивает иной огонь, огонь революции, положивший начало неслыханному процветанию в конце концов победившей республики, однако же для победы республики гёзам необходимо оружие, а за оружие, как известно, надо платить, а деньги на оружие доставляет торговля, а испанские корабли блокируют западное побережье с его знаменитыми торговыми городами, и маленьким Нидерландам остаётся один путь на восток, в эту самую русскую Нарву, которую исхлопотавшийся польский король и литовский великий князь призывает заткнуть соединённым военным флотом балтийских держав, рассчитывая на то, что Московское царство военного флота пока не имеет, и если не потеряет эту самую русскую Нарву, так заплатит несбывшимся вожделениям хотя бы большими убытками.
А всего гаже для него то, что его возня вокруг московской торговли очень не нравится бедным немецким князьям, берущим пошлину с каждой телеги, в особенности не нравится стремительно возвышающейся Баварии. Великие географические открытия, проложенный морской путь вокруг Африки в сказочно богатую Индию, открытие Америки и кровавое ограбление вдруг возникших колоний сыграли злую шутку с немецкой торговлей. Зарастает травой обильная дарами пошлин и барышей столетиями торённая дорога из Венеции, Флоренции и Генуи через южную Германию на север, в цветущие ганзейские города, нынче к тому же лишённые самоуправления победившими немецкими очень бедными и очень жадными рыцарями. Стало быть, старинным немецким торговым городам тоже остаётся одна дорога по давно освоенным водным путям через Прагу и Краков на Смоленск, Ростов Великий и Ярославль или татарский Крым, откуда по хитросплетению рек и караванных дорог плывут товары из Персии, Индии и Китая, в особенности бесценный китайский шёлк, да в придачу к этим старинным путям всё та же русская Нарва, через которую плывут всё те же восточные прелести, славянские меха, лён, мёд и воск, а с недавнего времени корабельный лес, которого в неимоверных количествах требует растущий как на дрожжах европейский торговый и военный флот, ринувшийся в неведомые просторы всех океанов в погоне за пряностями, золотом, серебром и обыкновенной пиратской добычей. Затянувшаяся война на восточных торговых путях грозит немецким купцам, а следом за ними и немецким князьям и курфюрстам окончательным разорением, оттого они так усердно обхаживают своего императора, чтобы он на понятном всем языке растолковал неугомонной Польше и жадной Литве, что нынче их возня против Московии никому в этих местах не нужна. Особенный дар вразумления, очень некстати для них, открывается у Вейта Ценге, представителя баварского герцога по торговым делам. Циничный лжец или наивнейший фантазёр, этот Ценге только что не обожествляет московского царя и великого князя, верно, нужда в самом деле заставляет есть калачи. По его уверению, московский царь и великий князь по происхождению доподлинный немец, больше того, в этих царственных жилах течёт чистейшая баварская кровь, самого голубого оттенка. Далее едва ли не ошарашенный столь бесподобным родством Максимилиан узнает, что царь Иоанн не чает дождаться того благословенного часа и дня, когда сможет вступить с германским императором в теснейшую дружбу и получить от него какой-нибудь орденок, за каковую величайшую честь московский государь хоть сей минут готов в его распоряжение предоставить до тридцати тысяч своей лучшей конницы, которую бравый император сможет использовать в войне против слишком уж обнаглевшей турецкой пехоты, и к орденку ещё приплатить, ведь честь-то неслыханная, несколько мешков серебра, которого, как говорят, в кремлёвских подвалах не счесть, что наводит на туманную мысль, уж не сам ли Иоанн отсыпал речистому представителю баварского короля серебра за труды, прямо из кожи лезет чудак. Вероятно, понятный соблазн обзавестись даровой конницей и даровым серебром в обмен на красивую побрякушку возжигает в глазах со всех сторон стеснённого императора дьявольский блеск, поскольку буйная фантазия баварского торгаша не останавливается на коннице и серебре. Выясняется, кроме того, что московский царь и великий князь, всё за ту же несравненную милость, готов возвратить в объятия помрачённого духом магистра Ливонию и подчинить православную церковь римскому папе, хрустальная мечта со всех сторон теснимых католиков, по милости ненавистного Лютера лишившихся золотоносных поступлений из Германии, Швеции, Англии и, того гляди, также из Франции, в которой очень просто могут победить гугеноты, ведомые наваррским королём Анри Бурбоном, конечно, безбожником. А привязать московского царя и великого князя к католической колымаге, по уверению торгаша, до крайности просто: дочь его надобно выдать за какого-нибудь немца средней руки, а сына женить на какой-нибудь немке, тоже, естественно, средней руки, до крайности будет счастлив сердешный отец голубых-то баварских кровей, готовый экие сокровища метнуть за высокую честь носить на груди австрийской выделки знак, ну там с каким-нибудь бриллиантом, в таком славном деле одного бриллианта для медведя не жаль. Абсолютно вздорный проект, но и самый вздорный проект чрезвычайно хорош, если предложить его с должным апломбом и красноречием и в подходящий момент. Галиматью баварского торгового представителя всерьёз обсуждают на нескольких съездах сильно отощавшие германские рыцари, в этом вздорном проекте почуявшие даровую поживу. Германскому императору особенно западает в больную голову приятная мысль о тридцати тысячах конницы. Беспощадные турки стоят непосредственно у его рубежей, есть отчего заболеть его голове. Пока что от злодеев он кое-как прикрывается Словакией и Каринтией, позволяя им во все тяжкие грабить и убивать, ну, этих, как их, славян, а тут экая благодать валит за какой-нибудь орденок в придачу к жениху и невесте средней немецкой руки, ведь этого хлама у любого императора хоть отбавляй. Понятно, что ввиду столь радужных перспектив Максимилиану страсть как хочется, чтобы Польша и Литва как-нибудь побыстрей замирились с московским золотым сундуком и чтобы се вместе, ну, эти, как их, славяне валом повалили на турок, спасая просвещённых австрийцев более ценной породы от полного истребления, тогда как он сам безмятежно станет благоденствовать в своей благоустроенной для приятного времяпрепровождения Вене, в случае победы, ну, этих, как их, славян, выиграв безопасность своих рубежей, а в случае поражения не проиграв ничего, разве что орденок, невесту и жениха. В свете завоевательных планов этого рода его дальнейшие действия вполне предсказуемы. С великолепной выучкой царедворца германский император даёт понять польскому королю и литовскому великому князю, чего не следует в его положении и что следует предпринять. Каким образом остаётся действовать всеми покинутому польскому королю и литовскому великому князю тоже немудрено угадать. Польскому королю и литовскому великому князю только и остаётся отправить в Москву представительное посольство, и он отправляет несколько сот разного сорта воевод, маршалков и подскарбиев, едва разместившихся на нескольких сотнях телег, во главе их поставив Ходкевича да Тишкевича, наказав по возможности уступать московским медведям, пока неорденоносным, однако вечного мира, само собой разумеется, не заключать, а перемирие на годик-другой привезти непременно, авось к тому времени германский император, князья и курфюрсты гнев переменят на милость и осознают, где именно засел их кровный враг. Послы прибывают, наполнив Москву конским ржаньем и скрипом сотен телег. Иоанн даёт своим приставам наставление:
