Пожалуйста, пожалуйста, ответь мне.
Мне в голову, извиваясь, вползает еще одна тревожная мысль.
– Нам с Сэм что-то угрожает? – спрашиваю я.
Куп хмурится, делая вид, что ни о чем таком не думал, хотя меня ему, конечно, не обмануть.
– Да или нет? – настаиваю я.
– Я не думаю, что у вас есть повод для опасений, – отвечает он, – а ты как думаешь, Нэнси?
Ее изнуренный голос выплывает из динамика:
– У нас нет оснований полагать, что это дело как-то связано с произошедшими с вами событиями.
– А если все же связано? – говорю я.
– Куинси! – Куп смотрит на меня взглядом, которого я раньше никогда не видела; в нем читается суровость, к которой примешивается огорчение от того, что я, возможно, что-то скрываю. – Что ты мне не рассказала?
Кое-что, что нужно было рассказать уже давно. Я не стала этого делать, потому что письмо Лайзы было похоже на отчаянную попытку заставить кого-нибудь отговорить ее от самоубийства. Теперь я знаю, что это не так. Теперь я подозреваю, что она действительно хотела меня предупредить. Но понятия не имею о чем.
– Лайза мне прислала электронное письмо, – признаюсь я.
Сэм наконец поднимает от телефона глаза, рука ее по-прежнему у рта, зубы сжимают ноготь безымянного пальца.
– Что?
– Когда? – спрашивает Куп, и в его взгляде вспыхивает тревога.
– В тот вечер, когда она умерла. Если точно, то примерно за час до.
– Скажи, что там было, – говорит он, – слово в слово.
Я рассказываю все подробности. Содержание письма. Когда я его получила. Когда прочла. Даже пытаюсь объяснить, почему так долго никому ничего не говорила, кроме Джеффа, но Купа это не особенно волнует. Он сосредоточен лишь на том, что не узнал обо всем раньше.
– Куинси, ты должна была рассказать мне в ту же секунду, когда получила его.
– Знаю, – отвечаю я.
– Это могло бы все изменить.
– Я знаю, Куп.
Эта информация заставила бы полицию провести в доме Лайзы более тщательный поиск, а следовательно, быстрее понять, что ее убили. Может, они бы даже смогли выйти на след преступника. Все это я понимаю, и рожденное пониманием чувство вины приводит меня в ярость. Я злюсь на себя. На убийцу Лайзы. Даже на саму Лайзу за то, что она поставила меня в такое положение. Ярость бурлит в моих жилах, затмевая собой все остальное, в том числе удивление и горе.
– Но это еще не значит, что вам с Самантой грозит опасность, – произносит Нэнси.
– Возможно, это вообще ничего не значит, – добавляет Куп.
– Но, может, она хотела предупредить, что кто-то на нас нацелился, – возражаю я.
– Кому это может понадобиться? – спрашивает Куп.
– Мало ли кому, – отвечаю я, – сумасшедших на свете много. Ты же сам видел все эти сайты про преступления. Видел, сколько полоумных фриков на нас сдвинулись.
– Они вами восхищаются, – говорит Куп, – их приводит в ужас то, через что вам пришлось пройти. Не многие на это способны. У вас получилось.
– Тогда как ты объяснишь то письмо?
Никаких уточнений вносить не надо, Куп и так знает, о каком письме я говорю. Ужасном. Угрожающем. Оно напугало его не меньше, чем меня.
ТЫ НЕ Д0ЛЖНА ЖИТЬ.
ТЫ Д0ЛЖНА БЫЛА УМЕРЕТЬ В Т0М К0ТТЕДЖЕ.
ТЫ БЫЛА ПРЕДНАЗНАЧЕНА В ЖЕРТВУ.
Автор, кем бы он ни был, напечатал его на машинке, с такой силой нажимая на клавиши, что буквы были будто выжжены на странице. Вместо буквы «о» использовали ноль – видимо, соответствующая клавиша была сломана. Куп сказал, что эта зацепка, возможно, поможет полиции найти автора. Это было два года назад. Я уже давно ни на что не надеюсь, особенно после того, как полиция исчерпала все возможности, пытаясь найти отправителя. Отпечатков пальцев ни на конверте, ни на самом письме не было, а запечатывали его с помощью не слюны, а пропитанной водой губки. Точно таким же образом наклеили и марку. По штемпелю определили, что письмо было брошено в ящик в городке под названием Куинси, штат Иллинойс.
Вряд ли это было совпадение.
Мы с Джеффом прожили вместе всего месяц, когда я получила это письмо. Так он впервые получил представление о том, каково будет жить со мной. Со мной, конечно же, случилась настоящая истерика, до такой степени, что я решила тут же уехать, желательно куда-нибудь за океан. Джефф меня отговорил, назвав письмо больной, но совершенно безобидной выходкой.
Куп отнесся к нему более серьезно, потому что это Куп и он так устроен. К тому моменту мы с ним не виделись уже больше года, а все общение между нами сводилось к паре эсэмэсок каждые несколько месяцев.
Письмо эту ситуацию изменило. Когда я ему все рассказала, он тут же приехал в Нью-Йорк успокоить меня и утешить. В нашем обычном месте, над чашками с кофе и чаем, он поклялся, что никогда не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое. Тогда же он настоял на личных встречах как минимум раз в полгода. Так и повелось.
– Это письмо написал психически неуравновешенный, – говорит Куп, – больной человек. Но это было давно, Куинси, и за этим ровным счетом ничего не последовало.
– В том-то и дело, – отвечаю я, – приславший его психопат продолжает спокойно жить дальше. Может, он писал Лайзе или Сэм. И может, решил наконец перейти к действиям.
Я смотрю на Сэм, которая преображается на глазах. Ее волосы опять выбились из-за ушей и теперь закрывают большую часть лица защитным покровом.
– Ты когда-нибудь получала угрозы?
Сэм едва заметно качает головой.
– Я уже давно не получаю никаких писем. Одно из преимуществ, когда никто не знает, где ты.
– Теперь знают, – говорю я. – Это видно по обложке.
При мысли о Джоне Томпсоне и о том, что он натворил, на меня накатывает новая волна гнева. Руки против воли то сжимаются в кулаки, то вновь разжимаются, томясь желанием врезать ему в челюсть.
– Лайза получала угрозы? – спрашивает Куп, склоняясь к телефону и обращаясь к Нэнси.
– Несколько раз, – отвечает она, – какие-то из них внушали беспокойство. Мы отнеслись к ним со всей серьезностью и в ряде случаев даже смогли выйти на авторов. Одинокие чудилы, не более того. И уж точно не убийцы.
– Значит, вы не думаете, что за нами с Сэм кто-то следит? – спрашиваю я.
– Дорогая, я не знаю, что вам на это сказать, – отвечает Нэнси, – у нас нет ничего, что свидетельствовало бы в пользу подобного предположения, но лучше все же перестраховаться.
Это совсем не то, что мне хотелось услышать. Мой гнев нарастает. Мне необходим ответ, хороший или плохой. Что-то определенное, осязаемое, что поможет мне сориентироваться. Без него все окутано таким же туманом, какой минувшей ночью стелился в Центральном парке.
