Потом еще и еще.
Каждый пинок сопровождается именем, невольно выпрыгивающим изо рта. Я выплевываю их на Него, будто яд, извергаю из себя, пытаюсь Его в них утопить.
– Жанель! Крейг! Эйми! Родни! Бетц!
– Куинси!
Это уже не мой голос. Он принадлежит Сэм, которая вдруг оказывается рядом, хватает меня за руки и оттаскивает назад.
– Остановись! – говорит она. – Ради бога, остановись!
Я несколько отбиваюсь от ее хватки, продолжая молотить в воздухе руками и рычать. Кровожадная псина, посаженная на цепь. Я останавливаюсь, только когда вижу кровь. Темная и скользкая, она багровеет на руке Сэм. Видимо, я ее ударила. От одной мысли об этом вся ярость куда-то улетучивается.
– Сэм! – ахаю я. – У тебя кровь!
Это ошибка. До меня вдруг доходит, что я смотрю на собственные руки, что это они покрыты кровью. Кровью, которая попала и на Сэм. Той самой кровью, которая стекает с пальцев, которой испачкана моя одежда, горячие капли которой я чувствую на затылке и лице.
Частично она моя. Но по большей части все же нет.
– Сэм? Что случилось? Где ты была?
Не отвечая, она меня отпускает, зная, что я все равно никуда не уйду, и молнией бросается к лежащему на траве человеку. Он лежит на боку, откинув назад одну руку и подмяв телом другую.
Я не в силах смотреть на его лицо, но не в силах и отвести от него глаза. От того, во что оно превратилось. Его заплывшие глаза закрыты. Из разбитого носа сочится кровь, немного более темная, чем вся остальная. Он не двигается. Сэм прикладывает к кровавому месиву на его шее два пальца, пытаясь нащупать пульс. Ее лицо искажает тревога.
– Сэм?
Внутри меня головокружительно кувыркается ужас и отчаяние.
– Он ведь жив, да?
Глаза затуманиваются, очертания Сэм и мужчины, которого я, возможно, убила, то обретают, то теряют четкость.
– Да?
Сэм молчит. Вытирает рукавом куртки то место на его шее, которого она касалась, чтобы уничтожить отметины, оставленные ее пальцами. Поднимает лежащий в траве нож и кладет его в карман. И все так же молча хватает меня и тащит за собой, подальше от этого места, не в состоянии поднять на меня глаза и ответить на мой стон:
– Что я наделала, Сэм? Что я наделала?
19
Мы быстро удаляемся – двое беглецов, уносящихся во мраке прочь. Сэм набросила мне на плечи куртку и теперь то и дело толкает меня в поясницу, подгоняя вперед. Я бегу, потому что не могу не бежать. Потому что Сэм все равно не позволит мне остановиться, хотя мне самой хочется только одного – рухнуть на землю и замереть.
Дышать становится пыткой. Каждый вздох отдается тревожной дрожью во всем теле. Каждый выдох превращается во всхлип. Грудь лопается от нехватки кислорода, отчаявшиеся легкие упираются в ребра.
– Стой! – задыхаясь, говорю я. – Пожалуйста! Я больше не могу.
Сэм лишь толкает меня еще сильнее, принуждая и дальше бежать вперед. Мимо деревьев. Мимо статуй. Мимо бомжей на скамьях. Когда нам кто-то встречается – велосипедист, троица подгулявших друзей в обнимку, – она выходит вперед, загораживая собой мое окровавленное тело.
Останавливаемся мы только на берегу Консерватори Уотер, элегантного пруда, на котором днем дети запускают свои кораблики и смотрят, как те снуют по мелководью. Меня подводят к воде, заставляют опуститься на колени и погрузить руки в воду. Сэм отмывает меня, насколько это вообще возможно, брызгая водой мне на предплечья, на шею, на лицо. По ту сторону пруда точно так же моется какой-то бездомный. Когда он упирается в нас взглядом, Сэм начинает орать, и ее голос подпрыгивает, несясь над водой:
– Что уставился, выродок долбаный?
Он отшатывается, хватает свои огромные пакеты и растворяется во тьме.
Сэм опускает руку, зачерпывает воды и льет ее мне на лоб.
– Слушай, – говорит она, – я думаю, он жив.
Мне очень хочется ей верить, но я не могу себе этого позволить:
– Нет, я его убила, – шепчу я.
– Пульс был.
– Ты уверена?
– Да, – отвечает Сэм, – уверена.
На меня снисходит очистительное облегчение, действующее куда лучше воды, которая продолжает литься на мою кожу, покрытую пятнами крови. Становится легче дышать. Глотка открывается шире, из груди вырывается еще один всхлип – на этот раз благодарный.
– Надо позвать помощь, – говорю я.
Сэм опять опускает мои руки в воду, трет их своими, избавляясь от свидетельств совершенного мной греха.
– Нельзя, Куинни.
– Но его надо отвезти в больницу.
Я пытаюсь вытащить руки из воды, но Сэм не дает мне этого сделать.
– Если мы позвоним в 911, вмешается полиция.
– Ну и что? – отвечаю я. – Я скажу им, что это была самозащита.
– Точно?
– У него был нож!
– Он собирался его использовать?
На этот вопрос у меня ответа нет. Может, в конечном итоге и собрался бы. А может, просто ушел. Теперь уже не узнаешь.
– В любом случае, нож был, – говорю я, не понимая толком, кого хочу убедить, Сэм или себя. – Меня ни в чем не будут обвинять, если об этом узнают.
Наконец она вытаскивает мои руки из воды и поворачивает ладонями вверх, чтобы посмотреть, не осталось ли на них крови. Ее больше нет. Руки бледно поблескивают в тусклом свете.
– Будут, если выяснят, чем мы тут занимались, – возражает она, – если поймут, что мы пытались заманить кого-нибудь в ловушку. И уж тем более если обнаружится, что ты могла спокойно уйти.
Знать об этом Сэм может только в одном случае – если была где-то рядом. Пряталась. Наблюдала за мной с самого начала. Даже видела, как у того парня из кармана выпал нож.
На несколько мгновений эта истина затмевает собой все остальное.
– Ты все видела?
– Ага.
– Ты была там?
Я опять задыхаюсь и, сотрясаясь всем телом, хватаю ртом воздух, скребущий по легким. От недостатка кислорода начинает кружиться голова. А может, от шока. Как бы там ни было, мне приходится опереться о каменный бордюр пруда, чтобы не свалиться в воду.
Когда я начинаю говорить, мой голос лопается неровными, резкими взрывами.
– Почему – ты – не – помогла?
– Тебе не нужна была помощь.
– У него был нож, – говорю я, чувствуя, как к горлу подступает горячий ком гнева. Ощущение такое, будто глоток бурбона движется в обратном направлении, пробивая себе путь наверх.
– Ты просто, твою мать, сидела и наблюдала?
