– Алеша! – понял Сеня. – Значит, зовут тебя так,
да?
– Але-е-оша!
– Ясно. А я Семен.
С коротких, ежиком стриженных волос слабоумного струились
тонкие ручейки воды. Сене неожиданно пришло в голову, что неплохо было бы
достать для мальчишки полотенце – не годится сидеть мокрым по прохладе.
Дурачок тем временем отвел взгляд от ножа и уставился на
открытую банку тушенки. Из банки вкусно пахло, и он открыл рот, сделал
движение, будто жует воздух, и снова закрыл.
– Да ты, значит, голодный... – негромко произнес Сеня с
такой интонацией, с какой незлой человек говорит с приблудной собакой. –
Ну, иди сюда, иди...
На его предложение идиот неожиданно отозвался: перевел глаза
на Сеню и что-то неотчетливо промычал. Глаза у него были мутноватые, голубые,
под безбровыми дугами, сильно выступавшими вперед.
– На, поешь.
Сеня в две секунды сделал ему такой же бутерброд, как и
себе, и протянул, глядя на дурачка со смесью брезгливости, любопытства и
жалости.
Тот, не раздумывая, выбросил вперед несоразмерно большую
руку, схватил еду и, торопливо запихнув в рот, проглотил, будто и не жуя. Из
угла рта потекла ниточка слюны, дурачок стер ее тыльной стороной ладони и снова
улыбнулся – на этот раз не в пространство, а Сене.
Семен покачал головой, сделал еще один бутерброд и отвернулся.
Через несколько секунд, когда он взглянул на дурачка, от бутерброда не осталось
ни крошки, а мальчишка сосредоточенно водил пальцем по губам, словно
раздумывая, укусить самого себя или не стоит.
Он был очень крупный, ростом почти со щуплого Сеню, но при
этом вялый – опущенные плечи, слишком длинные руки, висевшие плетьми вдоль
тела. Покосившись на него, Сенька все-таки забрался в шалаш, вытащил из сумки
полотенце – Кручинин даже не проснулся от его возни – и вернулся к парнишке.
– Одежонку свою сымай, – приказал он вполголоса. –
Давай, не стесняйся. Просушить тебя надо.
Идиот испуганно шарахнулся от него, и Сенька не стал
связываться. «Все равно обратно поплывет, снова вымокнет». Он перекинул
полотенце через ближайший сук и уселся на свое место, забрав с пенька нож, над
которым работал.
Парень следил за ним будто зачарованный. Когда Сенька
принялся колдовать над фигурой медведя, мальчишка даже язык высунул, и розовый
кончик его шевелился между полуоткрытых губ, поблескивавших от слюны. Через
некоторое время Алеша не вытерпел и подполз вплотную, весь перемазанный в
иголках, земле, налипших на мокрую одежду и тело травинках...
– Кто ж тебя одного отпускает, а? – спросил
Сеня. – А если бы ты в реке утонул? За тобой присмотр нужен, так ведь?
Идиот снова заулыбался во весь рот и согласно замычал,
руками выделывая какие-то пассы, размахивая прямо перед Сенькиным лицом.
– Но, но! Ты поосторожнее!
От его окрика мальчишка тут же дернулся в сторону, закрыл
голову руками и захныкал.
– Да ты чего? – искренне удивился Сеня. – Думал,
бить тебя буду, что ли? Брось!
Идиот слабо возил ногами в земле, поднимая пыль.
– Сказал, хватит! – прикрикнул Семен, начиная
раздражаться.
Наступило молчание, которое нарушилось сонным голосом из
шалаша:
– Э-э, Сень! Ты меня, что ли?
Услышав новый голос, парнишка поднял голову, и на тупом лице
его отразился страх. Он попятился и с неожиданным проворством исчез в тех же
кустах малины, из которых появился. А секунду спустя из шалаша показалось
распухшее спросонья лицо Кирилла Кручинина.
– Здорово! Ты сам с собой разговаривал, что ли? –
Зевая, он выбрался наружу, остановился, потягиваясь.
– С тобой-то не поговоришь, – пожал плечами Семен,
бросив взгляд в сторону кустов и убедившись, что дурачка не видно. – Всю
рыбалку продрых.
– Плевать. Вечером порыбачим.
Кирилл плюхнулся рядом с приятелем, покосился на его работу.
– Как спалось-то? Что рано встал? Совесть мучает?
Он хохотнул – угукнул, как филин – и похлопал Семена по
плечу.
– Мучает... иногда, – помолчав, сдержанно отозвался
тот, не желая поддерживать шутливый тон. – А тебя нет?
– А с чего ей меня мучить? – искренне удивился
Кирилл. – Я зла никому не делаю.
– Неужели? Да ты, Кирюха, святой!
– Я серьезно. Если бог меня таким создал, значит, я ему
зачем-то нужен. И все, что делаю, ему нужно. А значит, это бог делает моими
руками, не я. Все же в мире по его воле, верно?
– Ого, философию развел! Раньше тебя на умствования не
тянуло...
– Повзрослел. – Кручинин пожал плечами, легко поднялся,
и Семен со скрытой завистью посмотрел на него: сильное тренированное тело с
широкими плечами, загорелое, покрытое светлыми волосками, золотящимися в свете
солнца. Сам-то он вернулся из тюрьмы насквозь больным...
– Как Вика поживает? – помолчав, спросил Семен.
– Живет помаленьку.
Сеня подождал продолжения, но Кирилл явно был не намерен
развивать тему. Он стоял боком, подставив лицо солнечным лучам и вдыхая густой
сосновый воздух. Ноздри у него раздувались, как у коня.
– Ты ее того... не обижай, – сказал Семен
Кручинину. – Она у тебя девчонка глупенькая, но хорошая, поверь мне. В
огонь и в воду за тебя пойдет. А ты на нее лаешься.
– Брось.
– Я тебе правду говорю. Слышал, как ты с ней говорил, когда
последний раз в гостях у вас был. Она на тебя не надышится, и другой бы на
твоем месте такую красоту на руках носил.
– Ты сам, что ли, хочешь побыть на моем месте? – Кирилл
обернулся к нему, недобро прищурился, насмешливо вздернул верхнюю губу, отчего
стал похож то ли на волка, то ли на собаку, готовую укусить. – Так я не
против. Пользуйся на здоровье. Мозги мне только не полощи, ясно?
– Да я тебе...
– Все, Сеня! Со своей бабой я уж как-нибудь сам разберусь.
Без твоей помощи.
Кручинин снял с сука полотенце, незадолго до того брошенное
на него Семеном, и направился по тропинке к реке.
Головлев подождал, пока широкая спина Кручинина скроется из
виду, взвесил нож в руке, поразмыслил и вдруг с размаху швырнул его в ближайшую
сосну, ствол которой раздваивался на уровне его глаз. Перед броском он был
уверен, что ничего не получится: центр тяжести сместился, и теперь одно
украшательство стало, а не нож. Однако клинок, просвистев, вонзился в кору.
Поднявшись, Сеня подошел к дереву и осмотрел его. Лезвие
сидело глубоко. Ухватившись за рукоять, он вытащил нож, обтер и задумчиво
подбросил в руке.
Глава 5
Кирилл с утра был мрачен. Во-первых, около шести его
разбудили своими криками неразлучники Алисы – он все время отчего-то хотел
назвать их пересмешниками, – а во-вторых, предстоявшая сегодня деловая
встреча перенеслась на несколько часов по вине другой стороны. Он терпеть не
мог менять планы в последний момент, а из-за этой встречи пришлось перекроить
весь день.
