С того момента, как он принял решение вывезти ее за город,
все действия стали даваться ему проще. Из багажника Прохоров вытащил драные
остатки старого коврика, которым выстилал днище, и набросил сверху на лежавшее
неподвижно тело. Получилось хорошо: теперь было совсем незаметно, что под
ковриком лежит человек. «Похоже на рулон обоев, – отстраненно подумал
Данила. – Правда, кому придет в голову закрывать ковром рулон обоев?»
Когда, заведя машину, он собирался тронуться, то обернулся
назад и приподнял край пыльного грязного ковра – просто так, на всякий случай.
В следующую секунду серые глаза на бледном лице широко распахнулись, и
некоторое время смотрели на него слепо, а затем прояснились, и в них ожил
страх. Женщина что-то замычала, но, поняв, что рот заткнут, быстро замолчала.
– Лежи тихо, – вполголоса приказал Прохоров. –
Тогда не трону. Останешься цела и невредима.
«Все, поехали. С богом».
– Она-то останется, – мрачно сказали сбоку. – А
вот ты – вряд ли.
Вздрогнув, Данила резко обернулся, и был тут же прижат за
шею к спинке кресла. Твердые пальцы сомкнулись на его горле, и он захрипел,
замахал руками, пытаясь освободиться, но почувствовал лишь, как в глазах
темнеет.
– Не придуши его, – попросили с другой стороны, и
давление на горло ослабло. Сквозь черные круги побагровевший Данила увидел, кто
его держит, и почти не удивился – это оказался тот человек, что останавливался
у Григория и за которым он, Данила, следил от самой деревни. Здоровяк стоял
возле его сиденья и с невозмутимым лицом наблюдал за ним.
– Дергаться не надо, – предупредил он. – Руками
там размахивать... ногами... А иначе может нехорошо получиться.
Сзади хлопнула дверца, раздался стон, и первый голос
деловито произнес:
– Серега, нож есть? Долго возиться с его морскими узлами...
– Повозишься... – ответил здоровяк. – Ножей не
ношу.
– Жалко. Потерпите, Виктория, сейчас все будет нормально.
Зрение окончательно вернулось к Прохорову, и, бросив взгляд
в зеркало заднего вида, он рассмотрел парня, забравшегося на заднее
сиденье, – светловолосого, худого, с ироничным выражением лица. Парень
склонился над лежавшей молча женщиной и возился с узлами.
– С ней все в порядке? – озабоченно спросил Сергей,
очевидно тоже удивленный ее молчанием.
Вместо Илюшина ответила Виктория, которую Макар первым делом
освободил от кляпа.
– Да, все нормально... Все в порядке.
Голос у нее дрожал, но она нашла в себе силы сесть с помощью
Илюшина. Макар распутал веревку на ее руках, и Виктория принялась растирать
покрасневшие запястья, морщась при каждом движении.
– Ой-ой-ой... – совсем по-детски, жалобно сказала
она. – Больно-то как... Господи, он кто?
– Вот это мы сейчас и выясним, – отозвался
Сергей. – Макар, давай-ка мы его переправим в нашу машину. Угу?
– Угу.
Прохоров, ломавший голову над тем, как его будут
переправлять, почувствовал, что в шею сбоку ткнулось что-то твердое и очень
холодное. От неожиданности он дернулся.
– Выходишь из машины и идешь с сопровождающим назад, –
тихо сказал ему на ухо тот, кого назвали Макаром. Голос у него изменился и стал
такой же холодный и жесткий, как ствол пистолета, упиравшегося Прохорову в
шею. – Я иду за вами следом. Шаг вправо-влево – выстрелю. Прыжок на месте
считается попыткой улететь.
Данила что-то прохрипел в ответ, но получилось
нечленораздельно.
– Что? – переспросил Илюшин. – Серега, ты его
угробишь раньше времени. Дай человеку высказаться.
Хватка на горле слегка ослабла, и Прохоров смог выговорить
то, что хотел.
– Не выстрелишь... – прошептал он, чувствуя себя так,
будто в горло залили горячий свинец, и там он застыл. – На глазах у
всех... Не выстрелишь, точно.
– На нас никто даже не посмотрит, – убедительно
пообещал здоровяк.
– Нет, Серега, он прав. Опрометчиво пускать его в свободный
поход, даже под дулом пистолета. А вдруг он под проезжающую машину сиганет? И
прощай источник информации...
«Источник информации»? До Прохорова вдруг дошло. Эти люди не
собирались сдавать его в милицию, они намеревались поговорить с ним. Это и
облегчало дело, и усложняло.
– А если я не собираюсь ничего вам говорить? – Ему даже
удалось усмехнуться.
– Собираешься, – заверил Бабкин, по-прежнему державший
пальцы сомкнутыми у него на шее. – Ты просто сам еще не знаешь, что
собираешься.
Он помолчал несколько секунд, оценивающе глядя на
неподвижного Данилу, и распорядился:
– Макар, перебирайтесь с Викторией в нашу машину. А мы
сейчас придем.
Ему беспрекословно подчинились. Хлопнула дверь, и Прохоров
понял, что они остались одни: он – в салоне, здоровяк – рядом, возле
приоткрытой дверцы. «Он что, собирается меня силой отсюда вытаскивать? –
подумал Прохоров, незаметно напрягая и расслабляя группы мышц. – Ну давай,
попробуй, красавец...»
Данила уже решил, куда ударит этого самонадеянного идиота,
но тут ему в голову пришла новая мысль: возможно, убегать сейчас не стоит. Он
ведь хотел поговорить с заказчицей расследования, и вряд ли ему представится
другой шанс... Так, может, поехать с ними, пусть даже в качестве пленника?
Судорожно просчитывая варианты, Прохоров сказал себе, что
эти люди отличаются наглостью, переходящей в глупость: полагают, что он,
здоровый тридцатилетний мужик, позволит обращаться с собой как с бревном и
станет послушно делать все, что они ему скажут... В другое время их отношение
взбесило бы Данилу, но сейчас он понял, что это может сыграть ему на руку: тот,
кто недооценивает противника, не сумеет противостоять ему в нужный момент.
Поэтому когда Бабкин отпустил Данилу, тот вызывающе
ухмыльнулся ему в лицо, но даже не дернулся. Руки его расслабленно лежали на
коленях, и он ожидал дальнейших распоряжений. Они последовали немедленно и были
лаконичными.
– Вылезай.
Прохоров выбрался из машины, с неприятным удивлением
отметив, что сам себе кажется очень слабым, словно это его треснули по затылку
четверть часа назад. «Пожалуй, драку бы я сейчас не потянул», – подумал
он, и тут человек, которого он назвал про себя туповатым самонадеянным шкафом,
поразил его второй раз. С неожиданной быстротой, плавным, почти незаметным
движением он завел Даниле руку за спину, а свободную лапу положил ему на плечо.
Теперь они смотрелись со стороны как два приятеля, один из которых бережно
ведет другого, подвыпившего и оттого заваливающегося лицом вперед.
Унизительности такого положения Прохоров вытерпеть не мог, и попытался
вырваться, но плечо пронзила такая острая боль, что прикосновение пистолетного
дула показалось ему нежной лаской по сравнению с хваткой здоровяка.
