– Что, дорогой, сильно прижало, да? – сочувственно
спросила она, ведя пальцем от скулы вниз, к уголку обветренной губы.
Кирилл медленным движением перехватил ее кисть, поднес к
губам и поцеловал, сдерживая желание вцепиться зубами в белую тонкую кожу.
Затем повернул руку женщины запястьем вверх и, прежде чем Вика сообразила, что
он делает, прижал к нему палец, считая учащенные удары пульсы.
– Беспокоишься о моем здоровье?
– Проверяю, есть ли у меня шанс.
– Шанс на что? – Она притворилась непонимающей, но он
улыбнулся так, что притворство стало бессмысленным. – Милый, ты же не
считаешь меня дурой до такой степени? Или полагаешь, что можешь затащить меня в
постель, после чего я растаю, и мы разойдемся, пожелав друг другу всего
хорошего? Нет! Не разочаровывай меня! Не хочу верить, что ты настолько поглупел
с возрастом!
– Это не я поглупел, а ты похорошела. В постель я хотел бы
тебя затащить независимо от того, чем окончится наша маленькая игра.
Вика подумала, что не может понять, говорит он сейчас правду
или лжет и насколько наигранно вожделение в его глазах.
Официант поставил перед ними тарелки, но ни он, ни она не
притронулись к еде.
– Чего ты хочешь, девочка моя?
«Девочка моя»... Он никогда не называл ее так прежде, а ей
всегда хотелось услышать это от него. Чтобы избавиться от щемящего чувства, она
возразила чуть резче, чем было нужно:
– Девочка твоя – это женщина, на которой ты женат, Кирилл. А
я уже давно не девочка.
– И давно не моя.
– Исключительно твоими усилиями.
– Я уже сказал тебе, что жалею! Клянусь, я жалею о том, как
обошелся с тобой.
– Видимо, жалость проснулась в тебе за то время, что ты
сидел в камере. Потому что прежде ты мне об этом не говорил, – съязвила
Вика.
– В какой-то степени ты права, – спокойно сказал
он. – Раньше я не понимал, как сильно тебя обидел. А потом увидел, что ты
готова на все, и понял, в чем причина. Можешь считать меня тупым бараном, но
так оно и есть.
«Все, – решила она, – пора. Сейчас как раз
подходящий момент для того, чтобы убедить его».
– Ты в самом деле жалеешь о том, что выгнал меня? –
Голос ее дрогнул как раз в той мере, в какой и должен был. Это получилось от
волнения другого рода – она страшно боялась, что Кирилл раскусит ее игру, но
вышло очень естественно.
– Да. – Убедительности ему было не занимать, потому что
мысленно он добавил: «Мне стоило убить тебя тогда – сейчас было бы меньше
хлопот и плясок на задних лапках перед тобой, мстительная сука». – Я не
знаю, что могу сделать для тебя, Викуш. Скажи, что?
«О-о, в ход пошли взятки. Ты слишком дешево рассчитываешь
купить меня, милый».
Она молчала, опустив глаза, чтобы он не видел их выражения.
Ее целью было убедить его в том, что она больше не представляет опасности, и
теперь нужно было понять, не поторопилась ли она, не сдалась ли слишком быстро.
«Чертова сука... Хрен поймешь, что у тебя на уме. Я готов
трахнуть тебя сорок раз подряд, лишь бы ты отцепилась от меня. Неужели Давид
прав и все получится проще, чем я ожидал?»
– Если я попрошу тебя отдать мне твой бизнес, ты
согласишься?
Он подумал совсем немного и отрицательно качнул головой,
увидев, где ловушка.
– Нет. Извини. Есть такие игрушки, которыми большие мальчики
не жертвуют.
– Даже ради девочки? – нарочито удивилась она.
– Даже ради девочки, – усмехнулся Кирилл.
«Что, стерва, устраиваешь проверку? Если бы я согласился, ты
бы поняла, что все это чушь, потому что ни один мужик в здравом уме не пойдет
на такое... Не держи меня за кретина, придумай что-нибудь посложнее».
– А знаешь, Кирилл, ты мне уже дал все, что я хотела, –
медленно проговорила Вика, – когда признал свое поражение. Ведь признал,
правда? Наша с тобой встреча – лучшее тому подтверждение. Так что давай не
будем тратить времени зря. Если хочешь знать правду, я все решила еще до того,
как пришла сюда.
Она поднялась, воротник ее платья сдвинулся, открывая брошь,
и золотая птица сверкнула под лучами вечернего солнца, падающими сквозь стеклянный
купол. Кирилл перевел взгляд на украшение и окаменел, словно человек,
толкнувший балконную дверь, за которой вместо тверди балкона оказалась
свистящая пропасть в двадцать этажей с крошечными машинками на дне. Будто
наяву, его обдало дыханием ветра, готового слизнуть человека, балансирующего на
краю бездны.
Вика не поняла, отчего он изменился в лице. Она смотрела на
Кирилла, заставляя себя выдавливать победительную улыбку, показывающую, что она
знает куда больше, чем говорит. Бывший муж смотрел на нее каким-то напряженным
взглядом, и она улыбнулась еще шире. «Я переиграла тебя, потому что ты не
знаешь, чего от меня ожидать», – говорила ее улыбка, и ни один человек не
заподозрил бы эту женщину в лицемерии. Не заподозрил и Кирилл.
Глаза его сузились, превратившись в щелочки, и хотя Вика не
понимала, с чем связана такая перемена, она уловила угрозу. Это был не ровный
фон опасности, окружавший ее прежде, а нечто, подобное вспышке. Как животное,
инстинктивно бегущее при первых, еще не осознаваемых толком признаках лесного,
пожирающего все пожара, она встала, не отдавая себе отчета в своих действиях, и
наклонилась к нему. Золотая птица оказалась перед лицом Кирилла и уставилась на
него зеленым глазом.
– Я больше не держу на тебя зла, дорогой, – мягко
проговорила Вика, не замечая, что он не сводит застывшего взгляда с броши на ее
платье. – В конце концов, мы оба знаем, что теперь ты зависишь от меня, а
не наоборот. Я не стану этим злоупотреблять.
Она повернулась и пошла к выходу, отсчитывая про себя такт,
чтобы не ускорять шаги. «Бог мой, кажется, я его убедила. Главное, что я нигде
не переигрывала... Если бы притворилась, что растаяла от его обаяния, он бы мне
не поверил».
Кирилл достал телефон и набрал номер водителя, ждавшего
внизу.
– Сейчас выйдет женщина в черном платье, – очень тихо и
отчетливо сказал он. – Поедешь за ней. Куда она, туда и ты. Понял?
– А вы, Кирилл Андре...
– Понял, твою мать? – страшным голосом повторил
Кручинин, и шофер заткнулся.
Кирилл отшвырнул трубку и уставился на прозрачную дверь невидящим
взглядом.
Официанту, пробегавшему мимо с подносом, показалось, что
мужчина за столиком издал странный звук, похожий на горловое рычание. Но,
затормозив и бросив взгляд на хорошо одетого мужчину лет сорока с жестким
волевым лицом и ярко-голубыми глазами, отливавшими льдом, он решил, что ошибся.
Такие не рычат. Они перегрызают горло молча, не размениваясь на лишние звуки.
«Она знает».
