Вместе с нею прислуживает другая женщина, молодая, хрупкая, тоненькая, с миловидными чертами лица… Я прекрасно знаком и с нею… Это дочь бывшего командира Первого сибирского корпуса, генерала Плешкова, сестра моего однополчанина по полку гатчинских кирасир, жена павлоградского ротмистра Гебеля…
И я выслушиваю трагическую историю, которую Марья Михайловна мне передает…
Большевицкий переворот застал обеих подруг в Орле. С большими затруднениями, мужьям удалось пробраться в Орел, захватить семьи и выехать на Украину. На пограничном посту, при осмотре генеральских вещей, чекисты обнаружили портрет государя с именной надписью и Георгиевский крест. Генерал Абалешев и ротмистр Гебель, тут же, без всякого суда, чуть ли не на глазах своих жен, были расстреляны…
В траурный синодик я заношу еще ряд знакомых имен.
В январе, во время занятия Киева Красной армией товарища Муравьева, несколько сот офицеров погибло насильственной смертью. Среди них был убит мой сослуживец, генерал Тихомиров, лейб-гвардии Кирасирского Ее Величестна полка полковник Чебышов и молодой граф Армфельдт, кавалергард Скалон…
В гостинице Гладынюка был зарезан полковник лейб-гвардии Уланского Его Величества полка Домонтович, расстрелян конногренадер, флигель-адъютант полковник Стефанович. Несколько позже погибли — лейб-гвардии Драгунского полка полковник барон Неттельгорст и лейб-улан Осоргин… В Новочеркасске расстрелян мой однокурсник по академии, донской атаман Назаров…
В клубе кадровых офицеров, кроме встреч со знакомыми и друзьями, можно получить сведения относительно Добровольческой армии. Уже, многие, увы, вырваны из ее рядов безжалостною рукой. Пал Корнилов, погиб геройскою смертью молодой генерал Марков. Но теснее сомкнулись добровольческие шеренги. Генералы Деникин и Алексеев формируют новые части, вступают в переговоры с Доном, с Украиной, придают движению широкий национальный характер.
Одновременно, идет запись в другие антибольшевицкие формирования — в украинские войска, в русский корпус, в Северо-Западную армию, в особую Южную армию, создаваемую, как утверждают, на немецкие средства, при содействии герцога Лейхтенбергского, под командованием генерал-адъютанта Иванова…
В тот же день, меня ожидала еще одна оригинальная встреча.
Вечером раздался стук в дверь, в мой номер вошел молодой офицер и представился:
— Прапорщик Корнильев!
Я от души рассмеялся, обнял его и расцеловал.
Это был Колька Корнильев, сын бобылихи Корнильевой из нашей деревни. Когда умерла бобылиха, Лялька, моя нежная Лялька, по неизреченной доброте своей, взяла сирот в дом, пригрела, воспитала, поставила на ноги. Бойкая, смышленая Тоня стала помощницей по хозяйству и камеристкой. Маленький Колька одно время был пастушонком нашего стада.
Теперь он стоит передо мной в офицерской форме, с одной звездочкой на погонах и даже с каким-то орденом на груди. Его простое, широкоскулое лицо улыбается от блаженства. Колька горит жаждою подвига, ненавидит большевиков, записался в какую-то военную организацию и на днях уезжает в Псков…
Я сижу на скамейке с Гри-Гри, тем самым Гри-Гри Давыдовым, который будучи командиром батареи Его Величества и без пяти минут флигель-адъютантом, тринадцать лет тому назад, в злосчастный день крещенского парада с водосвятием и Иорданью, отсалютовал по императору боевою картечью.
Бедный Гри-Гри сильно пострадал за эту роковую небрежность и, как известно, за ним навсегда управилась кличка «стрелка по императорской фамилии»…
Я вспоминаю с ним этот печальный случай, а мимо нас бегут мальчишки с вечерними телеграммами:
— Убийство Николая II!
— Трагедия в Екатеринбурге!
— Смерть царской семьи!..
То что две недели тому назад передал мне князь Юрий Иванович Трубецкой, к чему я отнесся с долей известного недоверия, стало совершившимся фактом.
В Екатеринбурге, в доме инженера Ипатова, содержавшийся в заключении император, со всею семьей и, разделившими с ними их долю, придворным лейб-медиком Боткиным и несколькими верными слугами, камердинерами Харитоновым, Труппом и камер-юнгферой Демидовой, в ночь с 3/16 на 4/17 июля погиб трагической смертью.
Я вспоминаю, что это известие, напечатанное черным по белому на странице экстренного листка, не поразило меня и даже не особенно взволновало. Это было в порядке того дикого и кровавого, русского бунтарского лихолетья, которое захлестнуло безумием и горячечным бредом измученную страну, бросило брата на брата, раскидало миллионы русских людей во все стороны, в вихре сатанинского пляса.
Можно относиться по-разному к бывшему русскому самодержцу — благоговеть перед его именем или, наоборот, видеть в нем маленького, неудачного человека, развеявшего по ветру свое могущественное наследие.
Кто в состоянии отрешиться от апофеоза величия, которым в той или другой степени окружена фигура каждого венценосца, тот не пройдет равнодушно мимо деятельности последнего императора, сознательных и несознательных промахов, фатальных ошибок, приведших к роковому концу.
Но кощунственная расправа не может быть оправдана и забыта. Неизгладимый позор ложится на русский народ, запятнавший себя неслыханным преступлением, утративший на этот раз свое обычное великодушие, всепрощение, жалость.
Без суда, в полутемном подвале с женой, с больным отроком на руках, с четырьмя чистыми, прекрасными девушками-царевнами русский самодержавный царь принял смерть от озверелых русских людей и прикрывшихся русскими именами окаянных злодеев.
Сколько достоинства и смирения было проявлено им в заточении, и не отпускает ли его мученическая смерть все прегрешения, вольные и невольные, на вечные времена?..
Я задумываюсь над судьбой человеческой и погружаюсь в глубокое размышление. Бесконечною вереницей плывут картины старого величавого прошлого, осеняемого гордым двуглавым орлом…
Как ярок был пролог этой повести и как печальна ее заключительная глава!..
11. Павло Скоропадский
Судьба и политический каприз, в годину полного развала русского государства, выдвинули его на историческую арену.
Потомок знатного малороссийского рода, кавалергард, блестящий свитский генерал, боевой кавалерийский начальник и, наконец, — ясновельможный пан гетман Всея Украины!..
Четыре месяца киевской жизни предоставили мне возможность достаточно близко приглядеться к этому лицу, восхваляемому одними, в качестве национального героя, травимому другими, как русского предателя и изменника.
Он канул ныне в историческую вечность и это дает право быть вполне откровенным…
Огромный полутемный кабинет гетманского дворца и электрическая лампа на письменном столе.
Статная фигура с орлиным профилем красивого, тонкого, породистого лица, с бритою головой и небольшими светлыми усами, в черной черкеске, с белым Георгиевским крестом на левой стороне груди.
