– Винс, зайдите ко мне, надо перетереть.
Все это мне теперь крайне не нравилось. Говорят, перед смертью жизнь проносится перед глазами – ничего подобного. Чувствуешь себя оборванной струной и отказываешься принимать правду. Самое ужасное – я ведь не имел права так рисковать, кто позаботится о моей семье? Допустим, Табишев, но…
На самом-то деле ничего страшного! Если я умру, им ничего не будет угрожать. Своим сумасбродным поступком я подверг их жизни опасности.
Дверь распахнулась, и к боссу устремился Винсент, напоминающий взявшую след ищейку. На лбу у него было написано: «Мне пох на мораль и принципы». Тип, скользнувший следом за ним, мне не понравился больше, чем Винс и Ганн вместе взятые. Узкое лицо, цепкие глаза с опущенными веками, взгляд тяжелый, как могильная плита, никак не сочетающийся с приподнятыми у переносицы бровями, делающими выражение лица страдальческим. Тонкий нос, полумесяц рта. Одет он был в рубаху цвета хаки с длинными рукавами и камуфляжные штаны. Давно не стриженные волосы кудрявились и торчали во все стороны.
– Ты мне больше не нравишься, – вынес приговор Ганн. – Потому что идиот. Ты чуть не втянул нас в смертельно опасную авантюру, правда, Винсент?
Длинноволосый клоун, разодетый, как попугай, кивнул, оскалился и захихикал. Второй гость не отреагировал на слова босса.
– Почему-то мне кажется, что твоя история – просто предлог, чтобы проникнуть сюда и все разведать. Кто тебе рассказал, где меня искать? Что ты тут вынюхиваешь?
Теперь я рассмеялся, но уже от отчаянья, потому что Винсент и Молчаливый взяли меня под прицел. С чего бы мне сдавать Вуда? Буду врать дальше:
– Химик и сказал, когда говорил, что будет грабить схрон, перед тем как взял в оборот Крота.
Морда Ганна налилась дурной кровью, он хлопнул по столу так, что подпрыгнула чашка:
– Смелый, да? – Ганн указал на молчаливого. – Он глухонемой, знает в пытках толк. Думаю, полчаса, и ты орешком расколешься.
Я глянул на Винса, прикидывая, как быстро его разоружу. Да влегкую! Он обкурен, реакция у него замедлена. Молчаливый – загадка, непонятно, что от него ожидать. Да и Ганн – загадка, амбал амбалом, а не дурак, хоть и псих. Попытаться, конечно, стоит. Вряд ли выживу, да хоть не сдохну бесславно. Мужиков жалко, их перестреляют. Давайте, подходите! Я изобразил расслабленную позу, сгруппировался так, чтобы удобно было вскочить и первым нейтрализовать молчаливого, отобрать у него пистолет, пристрелить Винса, закрывшись его телом – Ганна. Сердце зачастило, ладони взмокли от предчувствия драки.
Ганн тоже прицелился в меня и распорядился:
– Винс, Зяблик, приступайте!
Я аж подпрыгнул на диване, уставился на молчаливого:
– Ты – Зяблик? Тот самый?!
Вашу мать!!! Неужели еще не все кончено?! Ганн и Винс решили, что это блеф, и не спешили отводить стволы в сторону. Зяблик смотрел в упор, давил взглядом. Я даже оскалился от напряжения. Разве мог Спрут ошибиться и Зяблик ничего не знает? Или это другой Зяблик? Или у него память отшибло? Наверно, лицо у меня стало такое, что Ганн не выдержал и объяснил:
– Он глухонемой.
– Так объясните ему! Институт готовит артефакт, который всех лишит воли! – я показал ему браслет. – Он уже сейчас может действовать! Раз ты Зяблик, то знаешь про Институт!
Зяблик сфокусировал взгляд на браслете, вскинул бровь, и в глубине его черных неподвижных глаз вспыхнули искры. Тогда я, не обращая внимания на то, что меня держат на мушке, произнес: «Институт» так, чтобы Зяблик сумел считать звуки по губам. Похоже, ему это удалось, он опустил ствол, скрестил руки перед собой, замотал головой и загородил меня собой от Винса как от более нервного, тот захихикал, но ствол не опустил. Зяблик написал в воздухе воображаемой ручкой. Ганн продолжил в меня целиться:
– Зяблик его защищает. Это не просто так. Винс, зови Мурку, пусть принесет бумагу и ручку, посмотрим, что скажет Зяблик.
Высунувшись в окно, Винс заорал:
– Мурка! Зяблик говорить хочиет! Тащи бумагу!
– Ща иду, – отозвалась снизу какая-то женщина противным голосом, я подумал на брюнетку из беседки.
Ганн положил пистолет на стол, Винс поколебался и опустил руку, но оружие прятать не спешил. Зяблик будто бы оттаял, стал дерганым, сел на диван рядом, схватил мою руку, рассмотрел браслет, похлопал по нему с явным одобрением.
– У меня еще есть, – медленно проговорил я, а затем ткнул пальцем в браслет, в Зяблика, затем в Винса и Ганна, которые с любопытством за нами наблюдали.
Зяблик ткнул в бандитов, в себя и сделал крест руками, а затем начертил в воздухе спираль. Как я понял, он в браслете не нуждался.
В дверь постучали, и вошла круглая пергидрольная тетка, похожая на карикатуру советской буфетчицы, положила на стол альбом и две ручки, стрельнула глазками в меня, в Зяблика и поспешила удалиться. Зяблик спикировал на альбом коршуном, протянул мне ручку и написал мелким каллиграфическим почерком, я прочел:
«Не думал, что они рискнут это повторить».
У Ганна вытянулось лицо и приобрело человеческое выражение. Винс криво усмехнулся, похоже, он слабо понимал, что происходит. Ганн покинул свое место и плюхнулся на диван рядом со мной, чтобы участвовать в нашей беседе.
«Кто за этим стоит?» – написал я.
«Его зовут Иггельд. Я работал на него и был верен, тогда он дал мне и еще нескольким браслет. Он говорил, что «запускает процесс» ради нас всех, что всем так будет лучше. Когда включил машину, некоторые стали меняться, немногие. Из двадцати один. Остальные ничего не заметили. Я увидел, как страдает мой друг, и отдал браслет ему. Сейчас его зовут Спрут. Мы разделили участь с ним, его изуродовало, я оглох. Иггельд не ожидал, что люди начнут меняться, когда это случилось с его женой, он уничтожил артефакт. Он пытался убить меня как единственного свидетеля, который помнит тот день, но не смог».
Зяблик сделал в сторону воображаемого Иггельда неприличный жест.
«Химик был с вами».
«Нет. Он пришел позже».
«Зачем это Иггельду?»
«Он хочет сделать мир лучше. Хочет заставить людей быть честными и правильными. Хочет, чтобы славяне вернулись к корням. Он сумасшедший».
– Ну надо же! – воскликнул Ганн, хлопнув меня по плечу. – Чуть тебя не прикончил! А ты не врал. Ну, бывает. Иггельд… Не думал, что такие психи существуют. Зяблик нам раньше пару раз что-то пытался втереть насчет этого Иггельда, но нам оно зачем – мы не слушали… А выходит, надо было.
Задумавшись, Ганн передернул плечами – меня чуть в стену не впечатало. Наверное, в красках представил то, чем я его пугал: как он станет примерным гражданином.
– Подписываться западло, – проговорил Ганн. – Не подписываться – еще большее западло.
Он написал в альбоме прыгающим размашистым почерком:
