– Как думаешь, сколько у нас времени? – спросил Вуд, а я замер, ощутив знакомое покалывание и легкий толчок в грудину. – Стой! Поблизости аномалия. По ощущениям, в пяти-семи метрах.
– Мне бы такие способности! – мечтательно вздохнул Вуд.
– Раньше было не так четко, а вот когда оказался между жизнью и смертью, обострились. Так что не завидуй.
Я повертел головой и в трех метрах левее, между двумя соснами, обнаружил клубящиеся искры, напоминающие облако пыли. Вуд их по-прежнему не замечал. Тогда я указал на аномалию:
– Посмотри, «салют». Редкая аномалия, которую не разрядить гайкой.
Вуд заметил ее, побледнел, вытаращил глаза и втянул живот, будто пытаясь казаться меньше, незаметнее для аномалии.
– Да уж, на солнце она незаметна. Гадость еще та. Больше всего боюсь сгореть заживо.
Этот «салют» относительно маленький, метра полтора, бывает, что у такой аномалии радиус метра три, а то и пять. Если подойти на полметра и остановиться, вспыхнет не все тело, а та часть, что ближе всего к аномалии, если же вляпаться полностью, шансов выжить нет. Температура повышается мгновенно, человек рассыпается пеплом, остается только выбеленный скелет.
Единственное, что выдавало недоверие Вуда, – он все время пропускал меня вперед, но, если посмотреть с другой стороны, так логичнее, он-то не чует аномалии. На его месте я вел бы себя еще осторожнее. Вообще удивительно, что Пригоршня стал меня слушать и получилось договориться. Я рассчитывал, что он меня выслушает и пристрелит.
– О твоем броневике до сих пор много говорят, – бормотал идущий сзади Вуд. – А уж раньше, ууу! Но видеть мне его не доводилось. Одни говорят, что ты утопил его в болоте, другие, что его угнал Пригоршня и продал.
– Он имел на это полное право, Малыш – его, можно сказать, детская мечта, но Пригоршня отрекся от Зоны и всего, что с ней было связано.
– Правда, что эта машина могла перемещаться из точки в точку?
– В некотором роде, – ответил я так, чтобы не вдаваться в подробности, не рассказывать о пробойнике.
Чем дальше мы продвигались на север, тем меньше верилось, что Малыш заведется. Семь лет прошло с тех пор, когда я последний раз на нем ездил. Может, его вообще на запчасти растащили. Да, я платил понемногу Косматому, чтоб присматривал за ангаром, где стоял броневик, но не контролировал состояние Малыша, мне было неприятно его видеть. Наверное, так же больно безногому ныряльщику видеть свои ласты.
Говорил ли я Иггельду о Косматом? Вроде нет. Точно не говорил. Сейчас Иггельд проверяет всех моих знакомых, о которых знал. Я вел замкнутый образ жизни, потому его список вряд ли превышал десять человек. Вуда в этом списке точно не было, раньше мы не пересекались.
– Стремно вдвоем, – пожаловался Вуд, замирая от треска в брошенной избе, что справа.
Деревянный забор провалился внутрь двора, бревенчатый дом скособочило, как древнюю старуху, выдавило окна, горбатая крыша местами провалилась, местами – поросла травой. Внутри однозначно был какой-то мутант, не спешащий нападать. Я глянул в инфравизор:
– Семейство бюргеров. Взрослые и два детеныша.
Пока мы движемся по хоженым местам, они пуганые, но едва углубимся в Зону, обязательно нападут, каждая тварь на нас будет бросаться, потому что два сталкера – лакомая и на первый взгляд легкая добыча.
Когда ходил в Зону один или небольшой группой, было время, чтобы двигаться не спеша, прислушиваясь к каждому шороху и при необходимости замирая, но это не уберегало от неприятных сюрпризов, взять, например, битву с семейством упырей, когда покойный Коба, земля ему пухом, был покусан. Теперь надо спешить, и мы рисковали.
Я еще раз посмотрел в тепловизор: сгорбленный бюргера дежурил возле окна, его семейство исчезло, видимо, самка увела детенышей в подвал. Единственный недостаток инфравизора: не видно тех, кто залег в окопе.
Черт бы побрал густо населенное Подмосковье! Спокойнее идти по лесу, здесь же непонятно, откуда выскочит мутант. Из разрывов туч выглянуло солнце, и начало парить, как перед дождем. Воздух прогрелся до тридцати, что снизило эффективность тепловизора. Перебинтованной голове сделалось жарко, ощущение было, как будто варишься в собственном соку, пот лил градом, голова кружилась, перед глазами темнело.
Слабость, потливость, носовые кровотечения, сыпь, увеличение лимфоузлов…
Неужели начинается обострение? Захотелось сосчитать пульс, измерить температуру, рука потянулась, чтобы пощупать лимфоузлы, но я опустил ее и заставил себя думать, что это просто усталость.
Как ни старался, все равно представлял, что с каждой минутой в моей крови становится все больше незрелых клеток. Вот-вот меня сразит лихорадка или начнется кровотечение. Теперь точно не поможет «ведьмин коготь», я недавно его использовал и чуть не сдох. Поможет только новый чудо-артефакт, которому придется пожертвовать часть себя.
Наверное, многие онкобольные продали бы душу дьяволу за исцеление, у меня не душу просят продать, просят немного подвинуться, чтобы в сознании поселился чужак и начал дергать за ниточки.
Интересно, останутся ли мои мысли прежними, или изменится что-то фундаментальное и они потекут в другом направлении? Вряд ли я буду помнить момент внедрения. Стану поклоняться Роду, Перуну, Даждьбогу или как там его и заживу счастливо в большой дружной общине…
Но сама мысль о таком счастье возмущала до глубины души, потому что счастье – только то, что мы выбираем сами, пусть даже это только путь и цели мы не достигнем, но смысл жизни в движении, развитии. Это не я буду развиваться – Иггельд во мне. Иггельд, возомнивший себя богом.
То ли я сам себя накрутил, то ли на самом деле начали ныть коленные и локтевые суставы, разболелась поясница. Когда бежишь, не замечаешь этого… А может, я просто старый?
Тепловизор помогал выявлять мутантов поблизости и обходить их. Сосредоточенный на собственных мыслях, я чуть не проворонил легкий толчок в грудь и ощущение жара, разлившегося по телу. Замерев, я завертел головой из стороны в сторону. Шагающий позади Вуд шумно дышал в спину. Удивительно, но двигался он тихо, почти беззвучно, несмотря на его немалый вес.
Мы взобрались на небольшой пригорок, поросший молодым сосняком. На одной его стороне был лес, а справа раздали участки и начали строить дома, не вырубая деревья, а вписывая особняки в пейзаж. Ни один деревянный особняк закончен не был.
– Там озеро дальше, – прошептал Вуд, словно он мог привлечь аномалию голосом.
– Странно, я чувствую опасность, но ничего не вижу и не ощущаю признаков «психички».
Я опять повернулся вправо, влево, глянул вперед.
– На всякий случай ляг, – проговорил я, не поворачиваясь, протянул руку назад, Вуд вложил в ладонь три гайки с матерчатыми хвостами.
Он зашуршал одеждой, завозился, укладываясь на землю. Дождавшись, когда он затихнет, я размахнулся и бросил гайку между деревьями, туда, куда мы собрались идти. Время будто бы замедлилось, гайка медленно влетела… Ощущение было, словно это стена воды. Уперлась в прозрачную ткань, порвала ее, и по ее поверхности побежали волны, картинка смазалась, по ней покатились радужные сполохи, а потом стала медленно заворачиваться в черное отверстие, пробитое гайкой.
