Римляне, можно сказать, сражались почти сплошь пешими и сомкнутым строем. Оба войска одерживали верх попеременно, смотря по просторности или тесноте поля сражения. В последнем случае побеждали римляне, в первом – парфяне, которым удавалось с таким войском многое сделать, принимая в расчет защищаемую местность, то есть бесконечные равнины, лежащие за тысячи миль от берега моря и пересеченные реками, отстоящими друг от друга на расстоянии двух или трех переходов. Городов в этой стране мало, население редкое. Таким образом, римское войско, тяжеловооруженное и медленно наступавшее походным порядком, могло продвигаться вперед только с большим риском, потому что противником его была легкая и быстрая конница, которая сегодня появлялась в одном месте, а завтра оказывалась уже в другом, на расстоянии пятидесяти миль. Это и помогло парфянам, обходясь с помощью одной только кавалерии, уничтожить войско Марка Красса и едва не погубить Марка Антония.
Однако я уже сказал вам, что буду говорить сейчас только о войсках Европы; поэтому я ограничусь сравнением установлений греков и римлян с современными немецкими.
Вернемся теперь к другому вашему вопросу: о том, какой строй или какие естественные причины создают превосходство пехоты над кавалерией. Скажу вам прежде всего, что конница не может действовать в любом месте, подобно пехоте. Когда нужно менять строй, она отстает, потому что если при наступлении необходимо вдруг переменить направление, повернуться кругом, внезапно двинуться вперед после остановки или столь же внезапно остановиться, то, конечно, конные не могут исполнить это с такой же точностью, как пехотинцы.
Если конница приведена в расстройство натиском неприятеля, то даже при неудаче нападения в ней трудно восстановить порядок; с пехотой это бывает крайне редко. Кроме того, часто бывает, что храброму всаднику попадается пугливая лошадь, а трус сидит на горячем коне, – это нарушает единство строя и приводит к беспорядку. Нет ничего удивительного в том, что небольшой отряд пехоты может выдержать любой конный налет: лошадь – существо разумное, она чувствует опасность и неохотно на нее идет.
Если вы сравните силы, устремляющие лошадь вперед и удерживающие ее на месте, то увидите, что сила задерживающая, несомненно, гораздо больше, потому что вперед ее бросает шпора, а останавливают ее копье и меч. Опыт древности и наших дней показывает одинаково, что даже горсть сплоченной пехоты может чувствовать себя спокойно, так как она для конницы непроницаема. Не ссылайтесь на стремительность движения, которое будто бы так горячит лошадь, что она готова смести всякое сопротивление и меньше боится пики, чем шпоры. На это я отвечу следующее: как только лошадь замечает, что ей надо бежать прямо на выставленные против нее острия пик, она замедляет ход, а как только почувствует себя раненой, она или останавливается совсем, или, добежав до копий, сворачивает от них вправо или влево.
Если вы хотите в этом убедиться, пустите лошадь бежать на стену, и вы увидите, что очень мало найдется таких лошадей, которые, повинуясь всаднику, прямо ударятся в эту стену. Когда Цезарю пришлось сражаться в Галлии с гельветами, он спешился сам, велел спешить всю конницу и отвести всех лошадей назад, считая их годными больше для бегства, чем для боя.
Таковы естественные препятствия для конницы, но, помимо этого, начальник пехотного отряда должен всегда выбирать дорогу, представляющую для конницы наибольшие трудности, и ему всегда, кроме самых редких исключений, удастся спастись, пользуясь свойствами местности. Если она холмиста, это одно уже ограждает тебя от всякого стремительного нападения. Если дорога идет по равнине, тебя почти всегда защитят засеянные поля или рощи; всякий кустарник, всякий, даже небольшой, ров замедляет самый бешеный конный натиск, а любой виноградник или фруктовый сад останавливает его совершенно.
То же, что было в походе, повторяется в бою, потому что стоит лошади наткнуться на какое-нибудь препятствие, и она сейчас же остывает. Об одном, во всяком случае, не надо забывать, именно – о примере римлян: они так высоко ставили свой военный строй и были так уверены в силе своего оружия, что, когда приходилось выбирать между пересеченной местностью, защищавшей их от конницы, но мешавшей им самим развернуться, и местностью более ровной, открытой для действия неприятельской конницы, но дающей свободу движений, они всегда выбирали второе.
Итак, мы вооружили нашу пехоту по древним и новым образцам; перейдем теперь к обучению и посмотрим, какие упражнения проделывала римская пехота до отправления ее на войну.
Пехота может быть прекрасно подобрана, еще лучше вооружена, – и все же ее необходимо самым тщательным образом обучать, так как без этого еще никогда не было хороших солдат.
Обучение это распадается на три части. Прежде всего это закаленность тела, приучение его к лишениям, развитие ловкости и проворства; далее – это владение оружием и, наконец, умение сохранять порядок в походе, бою и лагере. Таковы три главных дела всякого войска; если оно на марше, на отдыхе и в бою сохраняет порядок, то даже при неудачном бое честь начальника будет спасена. Поэтому военное обучение тщательно предусматривалось законами и обычаями всех древних республик, не упустивших в этом смысле ничего. Они упражняли свою молодежь, чтобы развить в ней быстроту бега, ловкость прыжка, силу в метании дротика и в борьбе.
Без этих трех качеств солдат почти немыслим, потому что быстрота ног помогает ему предупредить неприятеля и раньше его занять необходимую местность, неожиданно на него напасть и преследовать его после поражения. Ловкость позволяет ему отбивать удары, перепрыгивать рвы и взбираться на валы. Сила дает ему возможность лучше нести оружие, бить врага и самому выдерживать его натиск. Чтобы лучше закалить тело, солдат прежде всего приучали носить большие тяжести; это, безусловно, необходимо, ибо в трудных походах солдату, кроме оружия, часто приходится нести на себе многодневный запас продовольствия, и для непривычного такой груз был бы непосильным. Поэтому он не мог бы ни спастись от опасности, ни побеждать со славой.
Обучение владеть оружием производилось так. Юношам давались латы, вдвое тяжелее обыкновенных, а вместо меча они получали свинцовую палицу, по сравнению с ним более тяжелую. Каждый должен был вбить в землю кол высотой в три локтя и такой толщины, что никаким ударом нельзя было его сломать или опрокинуть. Юноши с их щитами и палицами упражнялись на этих кольях, как на неприятелях; они кололи их, направляя удар в голову, лицо, бедро или ногу, отскакивали назад, а затем бросались на них вновь.
Это упражнение давало им необходимую сноровку в защите и нападении, а так как учебное оружие было страшно тяжелым, то настоящее казалось им потом совсем легким. Римляне учили своих солдат колоть, а не рубить как потому, что такие удары более опасны и от них труднее защититься, так и потому, что воину легче при этом себя прикрыть и он скорее готов к новому удару, чем при рубке. Не удивляйтесь, что древние обращали внимание на все эти подробности, потому что раз дело идет о бое, необычайно важно всякое, даже малое преимущество. Я вам не сообщаю ничего нового, а только напоминаю слова военных писателей. Древние считали, что счастлива только та республика, которая располагает наибольшим числом людей, знающих военное дело, ибо не блеск драгоценных камней или золота, а только страх оружия подчиняет себе врагов.
