Книга Горбачев. Его жизнь и время, страница 120. Автор книги Уильям Таубман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Горбачев. Его жизнь и время»

Cтраница 120

“Русская свобода”. Противоречивое представление Горбачева о ней отражает как раз ту дилемму, которая встала перед ним, как вставала перед многими русскими реформаторами до него. Многолетнее отсутствие свободы в России и объясняло, почему ее так трудно достичь. Умел ли народ, которому так долго отказывали в свободе, распоряжаться ею ответственно? Исторически складывалось так, что, обретя свободу, люди заходили чересчур далеко, впадали в крайности, требовали слишком многого и притом сразу. И Горбачев опасался, что некоторые деятели, взявшие на вооружение гласность, совершат ровно те же ошибки. Поэтому его выступления в защиту гласности на заседаниях Политбюро в 1987 году были почти биполярными. Людям нужна гласность, заявил он 29 января, потому что “мы пока ничего [другого] им не дали” [1085]. А еще гласность становится необходимой из-за отсутствия какой-либо организованной “оппозиции”, говорил он коллегам 5 февраля, как будто сетуя на монолитную диктатуру партии, которую изо всех сил создавали и сохраняли его предшественники [1086]. Но одновременно он настаивал на том, чтобы гласность избегала “погони за сенсациями” и оставалась “полностью объективной” [1087]. “Завалили социализм, ничего от него не осталось”, – ворчал он в узком кругу [1088]. В то же время Горбачев предостерегал от резкой критики, способной показаться кощунством по отношению к святому делу, во имя которого пожертвовали собой и погибли миллионы советских людей и в которое многие из них продолжали верить [1089].

Если Горбачев пытался наметить новую границу между приемлемым и неприемлемым внутри гласности, то некоторые его кремлевские коллеги – пожалуй, даже большинство из них – ревностно стояли на страже старых границ. Главным сторожевым псом был Лигачев, по-прежнему остававшийся вторым по важности человеком в руководстве и отвечавший, в числе прочего, за идеологию. По его мнению, “радикальная пресса” грешила “искажениями и клеветой” [1090]. Зато Яковлев, официально заведовавший пропагандой, а потому наравне с Лигачевым отвечавший за СМИ и культуру, был самым ярым поборником гласности. В 1987 году Лигачев почувствовал, что Горбачев “постепенно попадает в окружение людей, лично зависевших от Яковлева”. Но и Яковлеву казалось, что Горбачев мог бы оказывать ему бо́льшую поддержку: по воспоминаниям Болдина, Яковлев никак не мог понять, почему Горбачев не позволяет ему выступать с традиционными торжественными обращениями в преддверии дня рождения Ленина или годовщины революции, а потому не раз просил Болдина замолвить за него словечко [1091].

Когда члены Политбюро встречались с представителями СМИ, “говорил на этих встречах только Горбачев, остальные пребывали в странной роли статистов”, вспоминал Лигачев. Такие заседания вырождались в “многочасовую говорильню”: Горбачев “критиковал, наставлял и убеждал редакторов способствовать сплочению общества. Однако к его призывам не прислушивались: экстремистская пресса продолжала свою разрушительную работу… круша все и вся в отечественной истории” [1092]. По словам Яковлева, Горбачев сознательно отстаивал гласность лишь в “малых дозах” – из-за противодействия партии. В результате самому Яковлеву приходилось маневрировать, порой втайне, чтобы отстоять кого-то из либеральных писателей или кинорежиссеров. Однажды, когда он попросил устроить проверку в отношении главного редактора одного из консервативных журналов (того обвиняли в пьянстве), Горбачев позвонил Яковлеву и принялся распекать: “Ты брось. Я тебя знаю. Мне известны твои предвзятости. Прекрати расследование”. Позже Яковлев узнал, что в тот момент в кабинете у Горбачева сидел Воротников, один из крепколобых партийных начальников, и эта телефонная выволочка была устроена прежде всего ради него.

Когда члены Политбюро критиковали гласность, Горбачев слишком часто “или нехотя соглашался, или отмалчивался” [1093]. Позднее Лигачев ворчал, что, хотя Горбачев “нередко возмущался некоторыми статьями и телепередачами”, все равно “каждый раз это была буря в стакане воды. Все кончалось словопрениями” [1094]. Между тем противостояние Лигачева и Яковлева вносило замешательство в ряды чиновников нижнего уровня, которые привыкли следовать одной партийной линии, а не двум [1095]. Болдин никак не мог понять: может быть, Горбачеву хотелось, чтобы Лигачев с Яковлевым постоянно ссорились? Может быть, он таким образом разделял, чтобы властвовать? Или этот конфликт, наоборот, проистекал из “недостаточного лукавства” Горбачева? [1096] Лукьянов считал, что Горбачеву хотелось знать мнения обоих, чтобы иметь возможность “сравнивать их и вырабатывать правильные решения” [1097]. Однако само понятие свободного рынка идей, позволяющего находить истину в результате обмена мнениями, было чуждо российской – и особенно советской – традиции. Дело не в том, что сам Горбачев колебался между двумя точками зрения (он явно был солидарен с Яковлевым), а в том, что, выслушивая и Лигачева, и Яковлева, он оценивал их политический вес и удерживал на своей стороне оба враждующих лагеря. Горбачев понимал, что проявляет непостоянство, но такую цену приходилось платить за ту игру в равновесие, которую он вел.

В сентябре 1987 года, находясь в отпуске, Горбачев работал над докладной запиской “Масштабы и темпы перестройки”. Что характерно, он поручил Лигачеву и Яковлеву сообща подготовить резолюцию Политбюро на эту тему. Как всегда, они разошлись во мнениях и принялись маневрировать, пытаясь втиснуть противоречащие друг другу формулировки в окончательный вариант текста. Лигачев жаловался Горбачеву, что Яковлев изъял “осуждение очернительства нашей истории и критические замечания в адрес средств массовой информации”. Горбачев от руки написал ответ, где просил Лигачева и Яковлева “еще раз собраться и спокойно обсудить”. Но и следующая их встреча прошла неудачно. “Обнаружилось, что мы стоим на разных позициях, – вспоминал Лигачев, – расходимся во взглядах на историю, на партию, на процессы демократизации. Полтора часа мы объяснялись с глазу на глаз в моем кабинете, но, как говорится, коса нашла на камень, каждый остался на своей точке зрения” [1098].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация