Второе заседание, состоявшееся во вторник во второй половине дня, оказалось хуже. На этот раз тон задал Горбачев – и произвел большое впечатление на нового советника Рейгана по национальной безопасности, Колина Пауэлла. Тот записал: “Умен. Быстр. Резко разворачивает ситуацию. Решителен. Тверд. Образная речь”. Горбачев сыпал такими терминами, как “траектория пониженной высоты” и РГЧ ИН, знал назубок забрасываемый вес ракет СС-12, СС-13, СС-18 и СС-24, “словно один из наших спецов… из Управления по контролю над вооружениями и разоружением”
[1400]. Рейган отвечал своим любимым афоризмом: не вооружение привело к недоверию, а недоверие привело к вооружению. Горбачев подробно анализировал внутреннюю политику СССР (объясняя, что ему приходится иметь дело не столько с “политической оппозицией”, сколько с оппозицией в умах всех советских граждан, являющихся “детьми своего времени”), как вдруг Рейган решил рассказать анекдот. Американский ученый, возвращаясь из Советского Союза, разговорился с двумя молодыми таксистами – сначала по пути в московский аэропорт, а потом по пути из нью-йоркского аэропорта домой. Оба водителя подрабатывали извозом в свободное от учебы время. Ученый спросил обоих, чем они собираются заниматься, когда получат образование. “Я еще не решил”, – ответил американец. “Мне еще не сообщили”, – ответил советский таксист
[1401].
По воспоминаниям Пауэлла, когда Рейган закончил рассказывать этот анекдот, американцам хотелось провалиться сквозь пол, а Горбачев сидел с бесстрастным выражением лица. Шульц встревожился и расстроился: если бы Горбачева не прерывали, дальнейшая дискуссия “многое прояснила бы для нас и, возможно, помогла бы ему”. Шульц по-быстрому закруглил заседание, объявив, что совместные рабочие группы ждут указаний. Позже он не побоялся сказать своему начальнику: “Это было ужасно. Этот человек – кремень. Он основательно подготовлен. А вы просто сидите и травите байки. Так нельзя”. Невозмутимый Рейган, похоже, не удивился и не обиделся. “Ну, так что мы делаем дальше?” – спросил он
[1402].
Короткая встреча один на один (не считая переводчиков), состоявшаяся в среду утром в Овальном кабинете, прошла удачнее. Для начала президент преподнес Горбачеву бейсбольный мяч с автографом Джо Ди Маджо, который накануне вечером присутствовал на торжественном ужине и сам взял автограф у Горбачева. Но, что гораздо важнее, Рейган выразил желание провести еще один саммит в Москве – возможно, в начале следующего лета. Горбачев не стал выдвигать условия, чтобы до этой встречи было подписано соглашение об ограничении стратегического вооружения. Однако в ходе более продолжительного заседания, состоявшегося в тот же день, Рейган потребовал, чтобы американцам все-таки разрешили проводить испытания СОИ в космосе, а Горбачев выступил резко против. СОИ, заявил он, неприемлема ни в политическом, ни в военном, ни в экономическом отношении. США “просто пытаются выжать как можно больше уступок из своего партнера”. Как гласит русская поговорка, “если ты меня уважаешь, не делай из меня дурака, а скажи, что тебе нужно”
[1403].
В четверг утром Рейган проявил непреклонность в позиции по Афганистану и отказался прекращать помощь моджахедам, а еще он оставил без внимания намек Горбачева на то, что тот готов установить мир в Никарагуа. Горбачев вспоминал, как все-таки не выдержал и сказал в ходе переговоров: “Господин президент, вы – не судья, я – не подсудимый”. Однако тогда же, в четверг, на деловом ланче Горбачев назвал проходящий саммит “важной вехой”. На нем достигнуты “важные соглашения” по вооружению, и состоялось “напряженное обсуждение” других вопросов. Самое главное, что атмосфера сложилась “хорошая”, стороны добились “взаимопонимания”. За все это Горбачев выразил благодарность президенту. После чего даже опустился до уровня Рейгана и его неуклюжих шуток. Президент рассказал анекдот про трехногую курицу, которая убежала от вырастившего ее фермера, и тот не смог ее догнать. Горбачев ответил анекдотом про русских пьяниц. После очередного анекдота Рейгана (американец говорит, что может прямо сказать президенту, что тот неправильно правит страной, а русский отвечает, что тоже может запросто сказать генсеку, что Рейган неправильно правит Америкой), как вспоминал сам Рейган, “Горбачев расхохотался”. Если это правда, значит, Горбачев еще не растерял навыков актерского мастерства
[1404].
Почему же, если официальные переговоры остались в целом бесплодными, Горбачев все-таки отозвался о саммите положительно? Потому что почти все остальное, происходившее там, было очень необычным и для Горбачева, и для американцев. Подписание договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (назначенное по рекомендации калифорнийского астролога, который “консультировал” Нэнси Рейган, на вторник, ровно на 13:45) обозначило, по словам Горбачева, “водораздел, отделяющий эру нарастания ядерной угрозы от эры демилитаризации жизни человечества”. Но его захватила и сама церемония, сопровождавшая это событие: оркестр военно-морских сил США играл в фойе Белого дома американские и советские марши; в Восточном зале с нетерпением дожидались заветного мига влиятельные конгрессмены и военные, главнокомандующий вооруженными силами СССР и другие важные американские и советские чиновники. Горбачев с Рейганом рука об руку шагали по длинному коридору, устланному красной ковровой дорожкой. “Подписание происходило в торжественной обстановке, – вспоминал Горбачев. – Телевидение начало трансляцию, присутствующие встретили нас стоя”. После подписания договора – “крепкое мужское рукопожатие, а затем Рейган и я обратились к американскому и советскому народам, ко всему миру”. Взаимные дружеские чувства между двумя лидерами были очевидны, вспоминал Шульц. “Доверяй, но проверяй”, – коверкая звуки, Рейган в очередной раз произнес на языке оригинала свою любимую русскую пословицу. “Вы повторяете это на каждой встрече”, – усмехнулся Горбачев. “Мне очень нравится эта пословица”, – ответил Рейган со своей всегдашней улыбкой и кивнул. Телекритик из Washington Post Том Шейлз сравнил эту церемонию с “Рождеством, Ханукой, Четвертым июля и самым любимым днем рожденья, перемешавшимися в один праздник”
[1405].
Полномасштабная церемония в честь визита советского гостя, состоявшаяся на южной лужайке Белого дома, тоже была вдохновляющей: прозвучали залпы из двадцати одной пушки, затем – фанфары в исполнении духового ансамбля армии США. Другой армейский оркестр сыграл гимны обоих государств. Перед двумя лидерами, стоявшими рядом, промаршировал Третий пехотный корпус армии США с дудками и барабанами. Наконец, и президент, и его гость выступили с двумя яркими, запоминающимися речами. Официальный торжественный ужин, устроенный вечером того же дня в Белом доме, прошел великолепно. Горбачев, руководитель якобы пролетарского государства, появился в темном деловом костюме с галстуком в красно-синюю полоску, его жена – в костюме из черной парчи с длинной узкой юбкой, с жемчужными серьгами и ожерельем. В Южном портике под звуки фанфар и барабанов, а затем официального гимна президента США “Hail to the Chief” их встречали супруги Рейган (он – в смокинге, она – в черном, украшенном бисером платье от Галаноса, в серьгах с бриллиантами в виде капелек). В числе 126 гостей, приглашенных на торжественный ужин, были самые известные и влиятельные люди – от актера Джеймса Стюарта до преподобного Билли Грэма и Медоуларка Лемона, бывшего баскетболиста из команды “Гарлем Глобтроттерс”. Пианист Ван Клиберн играл Брамса, Рахманинова и Дебюсси, а потом исполнил “Подмосковные вечера”, причем и Горбачевы, и остальные участники советской делегации запели. Эта песня живо напомнила Горбачеву Московский молодежный фестиваль 1957 года, для которого она и была написана
[1406]. А через год сам Клиберн прославился на весь мир, победив на первом Международном конкурсе имени Чайковского в Москве. “Мы не удержались и в порыве чувств подхватили мелодию”, – вспоминал Горбачев, всегда гордившийся своим сильным певческим голосом. После концерта, проходя по коридорам Белого дома мимо портрета Линкольна, его переводчик подслушал разговор двух американских генералов. Горбачев привел их слова в своих мемуарах: “Видел бы старик Линкольн, что происходит, – у Белого дома развевается красный флаг с серпом и молотом, а внутри него поют ‘Подмосковные вечера’!”
[1407]
