Книга Горбачев. Его жизнь и время, страница 187. Автор книги Уильям Таубман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Горбачев. Его жизнь и время»

Cтраница 187

Другие европейские державы, включая Италию и Нидерланды, также не поддерживали воссоединения Германии. Однако Соединенные Штаты были открыты этой перспективе, и в мае 1989 года Бейкер призвал Буша встать “впереди планеты всей” и “превзойти всеобщие ожидания”. Он знал о соревновательности Буша, поскольку в Хьюстоне играл с ним в паре в теннис, и теперь предлагал президенту сделать решительный шаг вперед и возглавить западную инициативу по объединению ФРГ и ГДР. “Я не разделяю обеспокоенность некоторых европейских стран по поводу единой Германии”, – заявил Буш 24 октября в интервью. Он подчеркнул, что не призывает ускорить воссоединение и не хочет “устанавливать временные рамки” или “делать пространные заявления”. “Для этого нужно время. Нужна осторожная эволюция”, – отметил он, добавив, что германский вопрос “выходит на первый план из-за быстрых изменений, происходящих в Восточной Германии” [1655].

В то же время два бывших советника по национальной безопасности при президенте США, один – республиканец, другой – демократ, посеяли в сознании Горбачева зерна сомнения относительно позиции Вашингтона по объединению Германии. Первым из них был Генри Киссинджер, которого Горбачев называл “Кисой”. В январе 1989 года, излагая Политбюро итоги встречи с Киссинджером, Горбачев сообщил, что в словах советника он услышал “завуалированное предложение создать советско-американский союз, кондоминиум”, что позволило бы им усмирять европейский “авантюризм”. Киссинджер также предупредил, что немецкий национализм может стать проблемой как для Штатов, так и для Союза. Беседуя с Александром Яковлевым 31 октября, Збигнев Бжезинский выразился острее Киссинджера. По его словам, случись в Восточной Германии кризис, моментально бы встал вопрос о воссоединении Германии. Он видел в этом опасность: “Будет Германия, единая и сильная. Это не соответствует ни вашим, ни нашим интересам” [1656]. Буш и Бейкер не приняли идею Киссинджера о кондоминиуме, в котором Киссинджер явно надеялись занять ведущую позицию, поскольку видели в ней неприкрытую отсылку к Ялтинской конференции. Бжезинский, в свою очередь, не говорил от лица администрации. Однако слова обоих советников помогают нам понять, почему Горбачев считал, что ни Западная Европа, ни весь Запад в целом не хотят видеть Германию единой, но при этом надеются остановить слияние советскими руками [1657].

Что в это время происходило в Западной Германии? “ФРГ не заинтересована в дестабилизации ГДР”, – настаивал канцлер Коль 11 октября во время беседы с Горбачевым [1658]. Он повторил эти слова 11 ноября, и через три дня генсек сказал Миттерану о Коле: “Он меня, в частности, заверил в своей твердой приверженности имеющимся договоренностям” [1659]. Но 16 ноября Коль выступил с более резким заявлением. Он утверждал, что восточногерманские коммунисты “сознательно теряют монополию на власть, допуская создание независимых партий и устраивая свободные выборы”. Коль видел в этих шагах начало объединения ФРГ и ГДР. Однако на следующий день глава правительства Восточной Германии Модров предложил двум странам организовать содружество, основанное на серии двусторонних договоров. Именно так Горбачев представлял себе первые шаги к воссоединению Германии [1660]. К середине ноября у всех создалось ощущение, что ситуация стабилизировалась. 15 ноября Миттеран заявил своему Совету министров, что германский вопрос “отошел на второй план”, поскольку Горбачев выступает против слияния двух частей Германии [1661]. “Мы не будем призывать немецкий народ к объединению или говорить о конкретных датах, – сказал Буш Колю 17 ноября. – Мы не будем усугублять проблему, и президент Соединенных Штатов не будет делать громкие заявления о Берлинской стене” [1662]. Однако затишье было обманчивым. Буквально несколько дней спустя Коль сделал решительный шаг в сторону воссоединения на собственных условиях. Как оказалось позднее, к действию его невольно подтолкнул один из советников Горбачева, который, наоборот, пытался предотвратить объединение Германии.

Валентин Фалин не был похож на обычного советского функционера. Он был высокого роста и выглядел благородно. Его волосы были длиннее, чем у большинства представителей партийной верхушки, а человек, живший до XX века, назвал бы его профиль аристократическим. Фалин родился в Ленинграде в 1926 году и окончил Московский государственный институт международных отношений, где затем получил докторскую степень. Он был настоящим эрудитом – в отличие от других чиновников, которые свои диссертации купили. Присоединившись к дипломатическому корпусу в 1950 году, за следующие десять лет Фалин стал одним из ключевых мидовских экспертов по Германии. Он осмелился настаивать на “разрядке” отношений с Западной Германией, хотя министр иностранных дел Громыко не одобрял этого. Фалин удержался на посту благодаря Брежневу, которому нравился и он лично, и предлагаемые им решения. С 1970 по 1978 год он служил послом СССР в Западной Германии, в 1988 году возглавил Международный отдел ЦК, а в 1990 году получил должность одного из секретарей ЦК. Однако в конце 1989 года, когда решалась судьба Германии, Фалин не имел возможности консультировать Горбачева, оказавшись в изоляции, поскольку не нашел общего языка с советским послом в Бонне Юлием Квицинским и был невысокого мнения о Шеварднадзе. Фалин хотел, чтобы Москва сотрудничала с немецкими социал-демократами, в особенности с его старым другом Вилли Брандтом, тогда как Горбачев прислушивался к советам Квицинского и вел диалог с вице-канцлером и министром иностранных дел ФРГ Гансом-Дитрихом Геншером [1663].

Фалин, как и Горбачев, полагал, что Германия обязательно воссоединится, однако происходить это будет постепенно. Горбачев пытался остановить этот процесс, а не контролировать его, в то же время Фалин решился на один хитрый шаг – возможно, даже слишком хитрый. В обход Шеварднадзе и Квицинского он направил в Бонн неофициального представителя СССР с посланием для Хорста Тельчика, советника Коля по внешней политике. В сообщении говорилось, что “произойти может практически что угодно”. Подобная формулировка перекликалась со словами Горбачева о том, что история сама все решит, поэтому Черняев не увидел в действиях Фалина ничего опасного. Позднее он сказал Грачеву, что как раз “искал способ польстить уязвленному самолюбию Фалина, который был расстроен тем, что не участвовал в обсуждении” германского вопроса. Однако Фалин не сообщил Черняеву, что его посланник также озвучит Тельчику идею создания немецкой конфедерации, несмотря на то, что Горбачев не был готов к подобному шагу, хотя это продлило бы существование ГДР еще на некоторое время [1664].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация