Сообщение должен был доставить чиновник аппарата ЦК Николай Португалов, не выпускавший сигареты из рук. Ранее он многократно выполнял подобные неофициальные поручения. Встретившись с Тельчиком 21 ноября, он передал ему два рукописных послания
[1665]. В одном излагалась “официальная позиция” Москвы, предполагавшая, что две Германии будут продолжать существовать раздельно еще некоторое время и что “создание общей европейской системы безопасности имеет приоритет над решением германского вопроса”. Вторая записка имела заголовок “Неофициальные размышления”, исключавший связь с Кремлем. В ней говорилось о том, что советское руководство готово рассмотреть самые разные варианты и в среднесрочной перспективе может “дать зеленый свет созданию германской конфедерации”
[1666].
Грачев заявил в своей книге, что действия Фалина “граничили с политическим авантюризмом”. Граничили? Его операция – это невероятный и несанкционированный шаг, где Горбачев таинственным образом оказался как фактическим адресатом послания, так и его мнимым инициатором. Фалин осознавал, что “не сможет убедить своего начальника в целесообразности создания германской конфедерации”, поэтому он подумал, что вместо него это может сделать канцлер Коль
[1667]. Однако Фалин достиг обратного результата. Предполагалось, что Коль позвонит Горбачеву и получит его одобрение, однако канцлер принял сообщение к сведению и выступил с односторонней инициативой, будучи уверен, что Горбачев и его окружение допускают возможность воссоединения Германии. “Настало время проявить инициативу”, – пояснял позицию ФРГ глава администрации Геншера
[1668].
Коль не предупредил о своих планах ни Геншера, ни других западных лидеров за исключением Буша, получившего информацию в последний момент. Двадцать восьмого ноября Коль выступил в бундестаге и представил план из десяти пунктов по объединению страны. Один из наиболее важных пунктов заключался в том, что Бонн рассмотрит вопрос о создании “конфедеративных структур между двумя частями Германии с целью создания федерации, то есть установления федеративного управления”. План также предполагал, что ФРГ расширит экономическую помощь ГДР, в которой страна отчаянно нуждалась, но “только в случае начала принципиальной трансформации ее политической и экономической систем”
[1669].
В плане Коля не было ничего революционного. Он не прописывал никаких временных рамок, но полагал, что для слияния Германии потребуется 5–10 лет
[1670]. Госсекретарь Бейкер считал шаг Коля относительно сдержанным
[1671]. Президент Миттеран также не нашел в действиях канцлера ничего шокирующего, хотя при этом сильно негодовал, что ему не сообщили заранее
[1672]. Однако советник Белого дома по Восточной Европе Роберт Хатчингс оценил “десять пунктов” Коля как “дерзкий и провокационный шаг”, который позволил Бонну определить условия и темп объединения Германии до того, как Британия, Франция и Советы начнут препятствовать этому процессу
[1673]. Горбачев был абсолютно шокирован инициативой Коля. “Никогда раньше и никогда после я не видел Горбачева настолько взволнованным и расстроенным”, – заявил Геншер, вспоминая их встречу в Москве 5 декабря. Черняев отметил, что этот “до предела резкий разговор” выходил “за всякие общепринятые рамки в общении между государственными деятелями такого ранга”
[1674].
Горбачев заявил Геншеру, что считает “десять пунктов” Коля ультимативными требованиями в адрес независимого и суверенного немецкого государства. Менее трех недель назад они с Колем имели “конструктивный, позитивный” телефонный разговор. “Они, как представлялось, договорились по всем основополагающим вопросам”, – передает слова генсека Черняев. “Он, видимо, уже считает, что играет его музыка, мелодия марша, и сам начал под нее маршировать”, – сказал Горбачев о Коле, а также отметил, что канцлер обращается с гражданами ГДР, как со своими подданными. “Даже Гитлер не позволял себе подобного”, – добавил Шеварднадзе. По словам советского лидера, Коль приготовился остановить общеевропейский процесс, предложив построить германскую конфедерацию. “Ведь конфедерация предполагает единую оборону, единую внешнюю политику, – продолжал Горбачев. – Где же тогда окажется ФРГ – в НАТО, в Варшавском договоре? Или, может быть, станет нейтральной? А что будет значить НАТО без ФРГ? И вообще, что будет дальше? Вы все продумали? Куда тогда денутся действующие между нами договоренности?”
[1675]
Подобную эмоциональность Горбачева можно объяснить тем, что дерзкий шаг Коля его откровенно шокировал. Он не знал о тайном трюке Фалина и не был готов к подобной инициативе немецкого канцлера, казавшейся ему односторонней. По воспоминаниям Черняева, Горбачев считал, что “десятью пунктами” Коль нарушил свое обещание не форсировать события или не пытаться извлечь собственную политическую выгоду
[1676]. Западные союзники ФРГ также не одобрили того, что канцлер в одностороннем порядке вывел германский вопрос в топ европейской повестки дня. Впоследствии Коль отметил, что на саммите Европейского сообщества 8 декабря его приняли “крайне холодно” и устроили ему “допрос, который более походил на трибунал”
[1677]. Однако Западная Германия четко изложила свои намерения, и ее союзники, включая Тэтчер, не могли этому ничего противопоставить. Шестого декабря Миттеран встретился в Киеве с Горбачевым и пожаловался, что план Коля “перевернул все с ног на голову”. В то же время Миттеран хотел поспособствовать тому, чтобы “общеевропейский процесс шел быстрее, чем воссоединение Германии”. Однако ни у него, ни у Горбачева не было соответствующего плана. Миттеран озвучил свою единственную идею: Горбачев мог присоединиться к нему и также посетить Восточный Берлин 20 декабря. В то время было удивительно видеть, как сотрудничают бывшие противники в холодной войне. Но совместный визит все же не состоялся. Вышедший из крестьянского сословия Горбачев, критикуя Коля, называл его провинциалом, который слишком грубо решает болезненные глобальные вопросы. Миттеран успокаивал Горбачева, превознося его за противоположные качества: “Вы верны своему прошлому, но в то же время проводите все более глубокие реформы… Я ценю мужество, которое вы проявляете в борьбе за поставленные вами цели. Нужно быть храбрым… Однако вы излучаете умиротворение и даже пребываете в хорошем настроении. Это дает нам надежду”
[1678].
