Не только Горбачеву понравилась его речь – консерваторы были довольны, что власть укрепляется. “Радикальные демократы, по крайней мере, те из них, кто был способен непредвзято воспринимать происходящее, не могли не увидеть, что Горбачев полон решимости двигать процесс реформ”
[1825], – выразил надежду президент. Некоторые из “восьми пунктов” находились в его повестке с тех пор, как он осознал, что стать президентом недостаточно – нужно обеспечить сильную исполнительную власть. Однако, заявив о грядущих переменах, он фактически ослабил свои позиции. От него стали ожидать использования своих новых полномочий для борьбы с кризисом и разочаровались, когда оказалось, что Горбачев не способен или не хочет этого делать. Два месяца спустя он признался ближайшему окружению, что у него “не было времени” на укрепление “президентских структур”
[1826].
Одной из причин, по которой советский лидер не смог привлечь реформированное правительство к продолжению реформ, был тот факт, что демократы вокруг Горбачева сменялись сторонниками жестких мер, и именно эти люди в конечном счете попытаются его сместить. Вскоре после событий 17 ноября Горбачев отправился в Париж, где Черняев уточнил у президента:
– А как с вашими “восемью пунктами”? Кто-то что-то делает? А то ведь с чем уехали – к тому и приедем…
– Ну, что ты. Я дал задание. Готовят проекты по всем пунктам, – заверил его Горбачев.
– Кто же?
– Лукьянов, Крючков, Ситарян…
“Я смолчал: все ясно”, – заключил Черняев
[1827].
После упразднения Президентского совета из команды Горбачева ушел Яковлев. Петраков и другие члены группы Шаталина – Явлинского 4 ноября отправили в “Комсомольскую правду” открытое письмо в защиту своей программы “500 дней”. В тот вечер Горбачев накричал на Петракова по телефону, что было легко объяснимо, и после это они виделись крайне редко. В конце декабря Петраков подал в отставку, и президент возразил против этого лишь для проформы
[1828]. Почти год Петраков работал без секретаря и ходил с пропуском помощника генсека партии, а не помощника президента. Черняев считал эти две детали признаками большей проблемы: “За год после того, как Горбачев президент, аппарат у него кремлевский так и не появился”
[1829].
Шеварднадзе покинул президентскую команду наиболее эффектным образом. По признанию его ближайших помощников, министр впервые задумался об отставке в 1989 году и даже написал осенью соответствующее заявление, однако не подал его. К 1990 году у него накопилось немало причин для ухода: в отчетах о резне в Тбилиси в апреле 1989 года его обвиняли в предательстве родины; консерваторы не переставали критиковать проводимую им политику, особенно по вопросам разоружения, отношений с Восточной Европой и воссоединения Германии; военные пытались нарушить соглашения, которые он заключил с США. Шеварднадзе также чувствовал, что СССР не сможет стать частью “цивилизованного мира”, пока не проведет внутренние реформы, а они были приостановлены, если не повернуты вспять
[1830].
Такого рода мотивы привели Шеварднадзе на трибуну IV Съезда народных депутатов утром 20 декабря. Некоторое время он стоял молча. После длинной паузы он начал свою речь и говорил сначала размеренно, а затем все более эмоционально: “Товарищи демократы в самом широком смысле этого слова разбежались, реформаторы ушли в кусты. Наступает диктатура, заявляю со всей ответственностью. Никто не знает, какая это будет диктатура и какой диктатор придет, какие будут порядки. Хочу сделать следующее заявление: я ухожу в отставку. Пусть это будет, если хотите, моим протестом против наступления диктатуры”. После выступления он быстро покинул сцену
[1831].
Горбачев этого не ожидал. Шеварднадзе не предупредил никого, кроме своего помощника Сергея Тарасенко. Президент был потрясен и, по словам Шахназарова, выглядел “очень грустным и разочарованным”. Глава пресс-службы Горбачева Виталий Игнатенко уговаривал Шеварднадзе подождать и лично переговорить с президентом, однако министр иностранных дел отказался и уехал. Через несколько минут появился “напряженный и погруженный в себя” Горбачев. Он безуспешно попытался связаться с Шеварднадзе по телефону – и еще раз через два часа, но Шеварднадзе исчез. Собравшись с мыслями, Горбачев заявил съезду, что очень огорчен тем фактом, что Шеварднадзе не посоветовался с ним, прежде чем уйти в отставку. Он планировал выдвинуть его кандидатуру на пост первого вице-президента. На тот момент обязанности занимающего эту должность не были определены, и шансы, что съезд выберет Шеварднадзе, были невысоки, поэтому трудно поверить, что Горбачев действительно горевал об уходе министра
[1832].
Горбачев назначил вице-президентом Геннадия Янаева, бывшего лидера Комитета молодежных организаций СССР и действующего председателя совета профсоюзов (ВЦСПС), что стало еще одним плохим знаком. Американский посол Мэтлок несколько раз пересекался с Янаевым в 1970-х и 1980-х годах и был о нем невысокого мнения. После встречи с новым вице-президентом Мэтлок остался при своем: Янаев казался слабым и нервным, курил одну сигарету за другой, зажигая их трясущимися руками. Посол был озадачен выбором советского лидера, а затем вспомнил о его ревности к популярности Ельцина и пришел к выводу, что таким образом президент оградил себя от конкуренции за народную любовь
[1833]. Верный единомышленник Горбачева Вадим Медведев считал Янаева вульгарным и не одобрял его плоские шутки, как и депутаты из интеллигенции. Он пытался отговорить президента от кандидатуры Янаева и рекомендовал Примакова, более умного, сильного и либерального политика, однако к нему не прислушались. По мнению Медведева, решающую роль в этом сыграло нежелание Горбачева признать свой неудачный выбор
[1834]. В начале Янаев не получил необходимого количества депутатских голосов, но в итоге 27 декабря был избран на пост вице-президента СССР.
