Остальные западные страны не торопились отвечать на просьбы СССР, однако этот вопрос был поднят 9 июля в Хьюстоне на встрече глав G7. Во время визита Горбачева в Кэмп-Дэвид помощник Бейкера Деннис Росс спросил Примакова: “Сколько вам действительно нужно?” Примаков ответил: “Около 20 миллиардов долларов в год на протяжении трех лет”. Коль и Миттеран призвали своих коллег собрать, по крайней мере, 15–20 миллиардов долларов, но их попытки были тщетны
[1948]. Буш утверждал, что массовые денежные вливания не спасут Союз, пока Горбачев не преобразует советскую экономику и не сократит расходы на военный сектор и международную помощь. (“Все вылетит в трубу”, – позднее заявил Бейкер, добавив, что он “лично убедил” Саудовскую Аравию дать Горбачеву 4 миллиарда долларов
[1949].) Премьер-министр Японии Тосики Кайфу отказал Москве, поскольку в обмен ожидал, что Япония получит северные острова, которые перешли Союзу после Второй мировой войны. В результате Буш предложил направить в СССР специалистов для оказания помощи в реконструкции железных дорог и коммуникационных сетей, зернохранилищ, системы продовольственных поставок и других служб. Семь лидеров также согласились в качестве прелюдии к возможной помощи изучить состояние советской экономики. Историки резюмировали ситуацию так: “Это был вежливый и плохо замаскированный отказ в крупномасштабной, конкретной помощи, которой ждал Горбачев”
[1950].
Мог ли глава СССР получить больше от Запада, который был многим ему обязан? Маргарет Тэтчер считала, что он был вправе требовать гораздо больше на содержание советских войск, выведенных из Восточной Германии
[1951]. Британский специалист по разведке и историк холодной войны считает, что Горбачев мог бы “выжать из НАТО гораздо больше, если бы на переговорах о германском вступлении в альянс занял более жесткую позицию, а не надеялся получить компенсацию за сделанные уступки позднее”
[1952].
Возможно, Горбачев надеялся получить помощь, соизмеримую по масштабу с планом Маршалла, программой восстановления Европы после войны, и это было наивно. Однако следует помнить, какое политическое давление оказывалось на него в СССР. В Архызе Горбачев рассказал Колю о своих опасениях. Он переживал, что все выглядит так, будто он “продает” немецкое членство в НАТО. “Что скажут, – спросил он, – [когда мы объявим] что Горбачев согласился на вступление Германии в НАТО? Это интерпретируют как продажу за кредиты, как дело предосудительное”
[1953]. Буш отправил министра торговли Роберта Мосбахера и ведущих бизнес-экспертов в Москву для передачи опыта в области инвестиций и торговли, а Горбачев “сплавил” группу Юрию Маслюкову, председателю Госплана, обещавшему предоставить американцам список предприятий, в которые они могут инвестировать, а также имена кандидатов для создания совместной комиссии, призванной ускорить будущие переговоры. Однако Маслюков обещания не сдержал. Причиной этому могло послужить то, что он был противником горбачевских рыночных реформ, которые тогда шли полным ходом. А возможно, речь шла об очередном проявлении советского бюрократического паралича, вылечить который были призваны эти реформы. Посол Мэтлок наверняка знал только одно – на каждый их запрос по поводу списков неизменно приходил ответ: “Будет подготовлено через несколько дней”
[1954].
Три эпизода в конце года наглядно высветили пропасть между авторитетом Горбачева дома и за границей. Вскоре после того, как его надежды на быстрый переход к рыночной экономике рухнули, он вместе с женой посетил Испанию, где на улицах их приветствовали восторженные толпы. Горбачевы подружились с королевской семьей (советский лидер очень уважал короля Хуана Карлоса за его роль в становлении демократии после смерти диктатора Франсиско Франко) и премьер-министром социалистом Фелипе Гонсалесом. Впоследствии Черняев напишет, что у Горбачева с Гонсалесом была дурманящая беседа, “достойная самых высоких теоретических форумов”. Политики говорили о сущности и судьбах капитализма и социализма, о новой эпохе, о судьбах человечества, о важности перестройки не только для Советского Союза, но и для всего мира. “Столько понимания и столько друзей мы обрели сейчас в Испании”, – будет вспоминать поездку Раиса Максимовна
[1955].
В конце ноября СБСЕ провела встречу в Париже, в которой приняли участие лидеры всех стран Западной и Восточной Европы, а также США, Канады и Советского Союза. В результате была выпущена “Парижская хартия для новой Европы” в преддверии “новой эры демократии, мира и единства”. Горбачев приветствовал хартию и считал ее предвозвестником перемен как в НАТО, так и в Варшавском блоке, однако будущее не оправдало его ожиданий
[1956]. В Париже советский президент был гвоздем программы. По словам Черняева, не было ни одного лидера, “кто не стремился бы хотя бы накоротке побеседовать с ним отдельно”. Проходя к своему месту, Коль каждый раз наклонялся к Горбачеву, чтобы пошептаться с ним. Когда они вдвоем отходили в сторону, чтобы что-то обсудить, зал будто замирал, и казалось, что два лидера проецировали послание всему заседанию: “Это мы с тобой все сделали для Европы, от нас все зависит!”
[1957]
15 октября Горбачев получил Нобелевскую премию мира. Так совпало, что на следующий день в Москву прибыл министр обороны США Дик Чейни и вечером присутствовал на ужине в Министерстве обороны, устроенном в его честь. За столом также сидели маршал Язов и его коллеги. Когда Чейни, произнося тост, одобрил присуждение Горбачеву Нобелевской премии, в комнате повисла тишина. “У меня было такое чувство, словно я сделал что-то непристойное на глазах у всех присутствующих”, – будет вспоминать инцидент Чейни
[1958].
Горбачев признался, что получение премии вызвало у него смешанные чувства, но, конечно, ему было лестно получить награду, которой до него были удостоены Альберт Швейцер, Вилли Брандт и Андрей Сахаров (!). Однако многие россияне считали присуждение Нобелевской премии Борису Пастернаку и Александру Солженицыну “антисоветскими провокациями”, и премию Горбачева они внесли в тот же список
[1959]. Президент пребывал в глубокой задумчивости из-за разницы в восприятии этой награды дома и за границей. Черняев зашел к Горбачеву, когда лидер изучал письма и телеграммы, в которых его критиковали за Нобелевскую премию. Он зачитал один отрывок вслух: “Господин (!) Генеральный секретарь ЦК КПСС, поздравляю с премией империалистов за то, что вы завалили СССР, продали Восточную Европу, разгромили Красную Армию, отдали все ресурсы Соединенным Штатам, а средства массовой информации – сионистам”. И затем еще один: “Господин Нобелевский лауреат, поздравляем вас за то, что вы пустили свою страну по миру, что добились премии от мирового империализма и сионизма, за предательство Ленина и Октября, за уничтожение марксизма-ленинизма”.
