Черняев считал поездку в Ново-Огарево апофеозом всего, над чем Горбачев работал во внешней политике, демонстрацией новых отношений между сверхдержавами. По мнению помощника президента, диалог лидеров поражал простотой и серьезностью, он был лишен “формальности, чопорности, ‘престижности’”… Даже с учетом возникающих разногласий встреча не напоминала прежнего “перетягивания каната”. Вместо этого Горбачев и Буш говорили о партнерстве, о практическом сотрудничестве и общей цели в каждой конкретной области и общались с такой теплотой, какой никогда не было у Горбачева с коллегами из социалистических стран: “Нет фарисейства, лицемерия, нет патернализма, похлопывания по плечу и послушания”
[2040].
Верность Горбачева своему курсу завораживала. Он заявлял, что никакие догмы его не остановят, что не будет никаких идеологических ограничений, а лидеры США будут самыми строгими его судьями. Однако Буш проявил нетерпение, слушая вступительную речь советского президента – монолог, в который он “едва успевал вставить короткий комментарий”. Настроение также было испорчено новостью, которую американский дипломат сообщил своему президенту, а тот передал Горбачеву: неизвестные убили шесть литовских таможенников на белорусской границе. Все помрачнели. Глава США помнит, как “в воздухе разлилось напряжение”. Известие потрясло советского лидера, что, возможно, и было целью заказчиков убийства. Разговор продолжился, но “кипучая энергия Горбачева сошла на нет”
[2041].
Президент СССР считал подписание Договора о сокращении СНВ своим “звездным часом”, однако, по словам Палажченко, заключение Договора о РСМД в Вашингтоне в декабре 1987 года было окрашено в более радостные тона. Горбачев надеялся, что в 1988 или, самое позднее, 1989 году за этим последует и Договор о СНВ, что подняло бы его авторитет дома намного сильнее, чем нынешнее подписание летом 1991 года
[2042].
Появление Ельцина на саммите только усложнило задачу Горбачева. Вначале благодаря КГБ стало ощущаться присутствие призрака Ельцина, а затем прибыл он лично. За неделю до прилета Буша Горбачев сообщил Черняеву информацию, вероятно, полученную от КГБ. Якобы после завтрака двух лидеров в Лондоне Буш сказал своему окружению: “Горбачев устал, нервничает, не владеет ситуацией, не уверен в себе, поэтому и подозревает меня в неверности… Надо, мол, переключаться на Ельцина”
[2043]. Несмотря на подобные слухи, президент СССР пригласил Ельцина и Назарбаева на рабочий обед с Бушем в Москве, однако Ельцин отказался быть частью безликой массы. Вместо этого он настоял на отдельной встрече с Бушем в своем кремлевском кабинете, заставил себя ждать почти 10 минут, растянул разговор на 40 минут вместо оговоренных 15, а затем без предупреждения устроил гостю пресс-конференцию. Помимо этого, он опоздал на президентский обед, поэтому его супруга была представлена чете Бушей в сопровождении московского мэра Попова. Прибыв на обед, Ельцин попытался проводить Барбару Буш к ее столу в Гранитовой палате, как будто он являлся хозяином приема, а не Горбачев. Поведение Ельцина повергло всех в недоумение, но только не президента СССР. “Я-то Бориса знаю, – напишет он в мемуарах. – Накануне он звонил мне и обращался с просьбой дать ему возможность выступить на обеде вместе со мной и Бушем. Я, естественно, отказал ему в этом. Зачем?”
[2044]
После Москвы Буш посетил Киев. Украинский народ приветствовал его с гораздо большим энтузиазмом, чем русский. К тому моменту украинцы уже почувствовали вкус независимости, о чем ярко свидетельствовали плакаты, которыми встречали американских гостей: “У Москвы пятнадцать колоний”; “Империя зла жива”; “Если быть частью империи так здорово, почему Америка из нее вышла?”. Буш симпатизировал Горбачеву и был обеспокоен гражданской войной, которая начинала раздирать Югославию на части, поэтому напомнил украинскому парламенту о возможном кровавом сценарии распада СССР: “Свобода – это не то же самое, что независимость. Американцы не станут поддерживать тех, кто стремится к независимости для того, чтобы сменить тиранию, навязываемую издалека, местным деспотизмом. Они не станут помогать тем, кто поощряет самоубийственный национализм”
[2045].
Хорошие слова. Однако вряд ли они могли переубедить украинских националистов, которые в конечном счете добились независимости своей страны и тем самым поспособствовали распаду СССР и отставке Горбачева.
Тем временем в Москве зрел заговор против союзного президента. Уже весной глава КГБ Крючков начал обдумывать, как ввести в стране особый режим и создать Государственный комитет по чрезвычайному положению. Он втайне общался с представителями других учреждений, прощупывая, кто еще разочаровался в Горбачеве. Секретарь ЦК Валентин Фалин, мнение которого по германскому вопросу Горбачев проигнорировал, вспомнил, что у него с Крючковым состоялся “странный” телефонный разговор. Председатель КГБ упоминал “неадекватное поведение” Горбачева, которое “всех беспокоило”. Фалин также выразил озабоченность тем, как президент решает международные вопросы, однако предложил обсуждать это лично с лидером. Крючков быстро сменил тему и никогда больше не перезванивал
[2046].
4 августа Горбачев вылетел из Москвы на Черное море – он очень нуждался в отпуске. На следующий день Крючков тайно встретился с министром обороны Язовым и начальником аппарата президента Болдиным в здании КГБ на окраине Москвы, которое официально называлось “Архивно-библиотечный центр” (АБЦ). Великолепное здание было оборудовано бассейном и сауной, отгорожено высоким забором и надежно охранялось как внутри, так и снаружи. Язов прибыл на машине без спецсигналов. Около недели сотрудники КГБ и военные разрабатывали сценарии действий при введении чрезвычайного положения, а также заявления и указы, которые ГКЧП будет выпускать начиная с 18 августа. Накануне этого дня в АБЦ инкогнито прибыли различные высокопоставленные чиновники: Крючков, Язов, главнокомандующий сухопутными войсками СССР генерал Валентин Варенников и заместитель министра обороны Владислав Ачалов. Болдин и секретари ЦК Шенин и Бакланов, который также был заместителем Горбачева в Совете обороны, приехали в одной неправительственной машине. После окончания заседания Кабинета министров к ним присоединился премьер-министр Павлов. Собравшись вместе, заговорщики обсудили состав делегации, которая на следующий день должна была лететь на президентскую дачу на Черном море для непростого разговора с Горбачевым
[2047].
