– Ты что, Женя, – возразил Горбачев, – я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты, рассуждаю вслух.
8 декабря из Белоруссии Ельцин связался с Шапошниковым, чтобы сообщить о создании СНГ. Стоило министру обороны положить трубку, как ему позвонил Горбачев: “Ты ведь только сейчас разговаривал с Ельциным. Что там в Белоруссии?” В его голосе звучали обвинительные нотки. Шапошников медлил с ответом, но в итоге передал президенту суть разговора с Ельциным и высказался в поддержку Беловежского соглашения.
– Не вмешивайся не в свое дело, предупреждаю! – осадил его Горбачев.
9 декабря союзный лидер позвонил Шапошникову дважды – до и после встречи с Ельциным и Назарбаевым. В первый раз он извинился за свою недавнюю резкость. Во время второго разговора он заверил Шапошникова, что с СНГ ничего не выйдет и что он готов организовать следующий раунд переговоров по Союзному договору и встретиться в Ново-Огареве с заинтересованными в этом лидерами. В тот же день Горбачев посетил Министерство обороны, где его ждал холодный прием от Шапошникова и командующих военными округами. На следующий день Ельцин также переговорил с военным начальством, пообещав повысить зарплату и вывести страну из хаоса. Эта встреча прошла очень хорошо
[2136].
10 декабря Горбачев выступил с заявлением, в котором назвал действия трех президентов “неправомерными и опасными”. Однако в тот же вечер на встрече с советниками он казался беспомощным
[2137]. 13 декабря он удивил Брейтуэйта своей “веселостью”. Посол и один из высокопоставленных британских дипломатов вошли в приемную “с постными, похоронными лицами, с извиняющимся видом”, вспоминает Черняев. Горбачев встретил их шуткой: “Ну что? Явились узнать, в какое государство приехали и кто я сейчас такой?”
Горбачев представил ситуацию как противостояние государственного деятеля и бородатых разбойников с большой дороги и в целом вел беседу с “присутствием духа, иронией и самоуверенностью, как будто ничего не происходит”. После встречи Черняев сказал, что президент “хватается за малейший предлог, чтобы ‘думать’, что не все еще потеряно…” Брейтуэйт тоже заметил, что, несмотря на все источаемое обаяние, Горбачев говорил многословно и сумбурно и что Яковлев мрачнел, по мере того как его шеф возводил все новые воздушные замки
[2138].
В тот же день, 13 декабря, президент СССР провел две другие встречи и показался своим собеседникам достаточно умиротворенным. Строуб Тэлботт и Майкл Бешлосс, которые в тот момент работали над книгой об окончании холодной войны, прошли к нему в кабинет по пустым кремлевским коридорам, наполненным тишиной, и нашли Горбачева рассерженным. “Кто имеет право резать эту страну на куски?” – вопрошал он. Однако затем признался: “Главная задача моей жизни уже выполнена. Я ощущаю себя в мире с самим собой”. В тот же день он сказал президенту Бушу, что согласится с любым решением республик. Но он считал СНГ проектом дилетантов и выразил надежду, что Соединенные Штаты и другие западные страны помогут ему создать настоящее содружество с реальными институтами управления
[2139].
К тому моменту Черняев и Грачев уже уговаривали Горбачева подать в отставку. В частности, они не хотели, чтобы у народа создалось ощущение, что президент не оставляет пост из личной жажды власти. “А М. С. все тянет, все на что-то надеется…” – записал Черняев в своем дневнике 15 декабря
[2140].
Госсекретарь США Джеймс Бейкер прилетел в Москву 16 декабря. Желая продемонстрировать, кто здесь теперь главный, Ельцин и маршал Шапошников приняли его в Екатерининском зале Кремля. Позднее в этом же зале Бейкер встретился с Горбачевым, и если Ельцин “важничал”, то Горбачев держался скромно. Поскольку Бейкер уже переговорил с Ельциным, Горбачев подавленно спросил: “Что вы планируете обсуждать со мной?” Лицо Горбачева было красным, а Грачев знал, что у этого может быть две причины – либо у президента поднялась температура, либо подскочило кровяное давление. Бейкер заметил это и передал Горбачеву какие-то таблетки – лекарство, подумал Грачев, но это были мятные драже. У Бейкера пересохло горло, и он подумал, что президент испытывает сходные трудности. В тот день Бейкер подумал, что история будет к Горбачеву добра, особенно если он отойдет от дел быстро и достойно
[2141].
Горбачев был практически готов уйти в отставку. На следующий день на кремлевском приеме для участников международной конференции “Анатомия ненависти” он был на подъеме, как будто сбросил с себя бремя. “Хорошо, что идут новые поколения политиков, – заявил он, имея в виду не Ельцина, который был на месяц старше него. – Может быть, они оценят то, что мы нашли в себе мужество начать, значит, мы чего-то стоим”. После приема президент СССР в интервью немецкому телеканалу процитировал Александра Блока: “Покой нам только снится” – и тут же поправился: “Правда, сейчас и во сне нет покоя”
[2142].
18 декабря Горбачев продолжал раздумывать об отставке. Он ждал 20 декабря и результатов встречи в Алма-Ате, на которой советские республики должны были решить, присоединятся они к СНГ или нет. Президент СССР не был приглашен, но отправил участникам длинный меморандум с перечислением мер, которые СНГ придется принять, чтобы стать жизнеспособной структурой. Восемь государств – то есть все, кроме Грузии и стран Прибалтики, – решили вступить в СНГ. Так сложился окончательный список бывших сторонников Горбачева, которые промолчали, когда он пытался спасти союз. “Депутаты республик, армия – все. Интеллигенция, пресса”, – уточнит Горбачев много лет спустя
[2143].
В субботу 21 декабря в 11 часов вечера Горбачев собрал Яковлева, Черняева и Шеварднадзе, чтобы они помогли ему подготовить прощальную речь. “Редактировали – унеслись, – напишет Черняев в своем дневнике, – будто в Волынском или Ново-Огареве сочиняем очередную речь для Верховного Совета или чего-нибудь в этом роде. Споря о словах, будто забываем, что речь идет о некрологе”. Горбачев всегда болезненно относился к обнажению своих чувств на публике, поэтому самые патетические пассажи, предложенные Черняевым, “оскопили эмоционально”, как пожаловался их автор. Во время работы президент ворчал, что Ельцин каждый день ему напоминает, что пора освободить кремлевский кабинет. “Главное – занять Кремль, остальное потом”, – заключил президент. Он называл своих противников посредственностями, “самодовольными и безответственными”, и ждал, что они будут злорадствовать, мол, Горбачев еле 7 республик собрал для Союзного договора, а их соглашение подписало 11. Но все равно “завалятся”, прогнозировал Горбачев
[2144].
