Приободренный отзывчивостью Горбачева, институт, где работала Заславская, провел в 1983 году конференцию, для которой более шестидесяти экспертов подготовили сводный доклад, где сходные взгляды излагались в более общем ключе. Институт, которым руководил экономист Абель Аганбегян (еще один будущий советник Горбачева), собирался опубликовать этот доклад, но цензурный комитет наложил на него запрет: “Там так ничего и не объяснили. Там никогда ничего не спрашивали и не отвечали на вопросы; там никогда не разговаривали с авторами – только с директорами институтов”, – рассказывала позднее Заславская. Аганбегян раздавал участникам конференции копии сводного доклада в качестве неофициального документа, который они должны были потом вернуть. Но два экземпляра пропали, и тогда КГБ принялся искать их по всей стране. Сам институт “перевернули вверх дном”, вспоминала Заславская, а после того как запрещенный документ всплыл на Западе и был там напечатан, ей и Аганбегяну устроили в обкоме партии шумный разнос за “идейные ошибки”. Заславская не выдержала и разрыдалась в кабинете Аганбегяна. “Я напоил ее чаем и утер ей слезы, – вспоминал Аганбегян. – А как еще помочь? Невозможно смотреть, как плачут женщины”
[561].
Были ли у Горбачева, помимо Андропова, другие союзники на самом верху? С Егором Лигачевым, первым секретарем Томского обкома партии, он впервые встретился в составе советской делегации в Чехословакии в 1969 году. Потом они часто виделись на заседаниях ЦК КПСС. Лигачев родился в 1920 году. У этого седого человека с грубыми чертами лица тоже были родственники, пострадавшие от репрессий 1930-х годов: его отца исключили из партии (хотя позже и восстановили), а отца жены арестовали по сфабрикованному обвинению и расстреляли
[562]. На посту первого секретаря обкома Лигачев зарекомендовал себя энергичным и неподкупным – своего рода коммунистом-пуританином. Горбачев убедил Андропова перевести Лигачева в Москву и сделать секретарем ЦК. Однажды Лигачев, сам трудоголик, очень обрадовался, застав Горбачева в рабочем кабинете поздно вечером, когда все остальные члены Политбюро уже разошлись. Позднее Лигачев – столь же авторитарный, сколь и энергичный – рассорился с Горбачевым и на некоторое время стал его главным противником. Но тогда, в 1983 году, Лигачев тоже боялся, что “страна катится к общественно-экономической катастрофе”. 26 декабря 1983 года ему доверили заведовать отделом организационно-партийной работы и решать кадровые вопросы. После того как он принялся заменять одряхлевших бюрократов потенциальными реформаторами, они с Горбачевым сблизились еще больше. “Наступил такой этап наших взаимоотношений, когда мы начали понимать друг друга с полуслова”
[563]. Иногда им действительно приходилось довольствоваться лишь отдельными словами: зная, что все рабочие кабинеты прослушиваются, они обсуждали скользкие темы не вслух, а при помощи записок
[564].
Николай Рыжков был старше Горбачева всего на два года. Он вырос в семье рабочих на Украине. Трудясь на Уральском заводе тяжелого машиностроения, он дорос до директора. Потом, в 1979–1982 годах, был первым заместителем председателя Госплана СССР. Инженер по образованию, он разделял мнение Горбачева о том, что прогнил весь строй. “‘Душность’ атмосферы в стране… достигла максимума, – вспоминал Рыжков, – дальше – смерть”
[565]. В 1983 году, когда Андропов назначил Рыжкова заведующим новым экономическим отделом ЦК КПСС, Рыжков уже заметил, что Горбачев делает “энергичные и решительные попытки расширить круг интересов”, выйти за рамки сельского хозяйства и что другие высшие руководители, стоя на страже собственных прерогатив, пытаются “отмахиваться от него”. Горбачев хорошо разбирался в “регионах и их внутреннем экономическом устройстве… а я разбирался в производстве и планировании”. Сообща они поручили группе экспертов-реформаторов (в том числе Аганбегяну, Арбатову, Богомолову и Заславской) провести исследование, а потом согласились с их выводом о том, что нужно поскорее “покончить с жесткой централизацией экономического управления” и вместо нее “полагаться на стимулы – хорошо платить за хорошую работу”. Когда Андропов попросил Горбачева с Рыжковым заняться некоторыми бюджетными вопросами, они, естественно, поинтересовались общим состоянием бюджета. Но Андропов рассердился: “Не лезьте сюда, это не ваше дело”. Позднее Горбачев пояснил, в чем дело: “Ведь это был не бюджет, а черт-те что”
[566].
Пройдет время, и Рыжков тоже порвет с Горбачевым. По его словам, первые трения между ними наметились еще в 1984 году: “Самоуверенный его характер… не позволял ему признаться, что он чего-то не знает или не понимает”. А если им вместе “работалось славно”, то только потому, что Рыжков “принял его правила игры, знаниями перед ним не кичился, а попросту рассказывалось, что в тот момент требовалось”
[567]. Рыжков, как и Яковлев, был человеком крайне обидчивым и еще более эмоциональным, но он немного ошибается в той психологической оценке, которую дает Горбачеву. Если бы Горбачев был по-настоящему самоуверен, то ему нетрудно было бы сознаваться в том, что он чего-то не знает. Если Рыжков говорит правду, то, надо полагать, самоуверенность Горбачева была скорее напускной и достаточно хрупкой.
Кроме того, Горбачев считал преданным и незаменимым человеком своего помощника по кадрам, Валерия Болдина. Весной 1984 года, во время полета из Ставрополя в Москву, желая как-то вознаградить его за три года верной службы, Горбачев (он был вместе с женой) пригласил Болдина к себе в закрытую кабину, угостил чаем и сообщил ему новость. Сам Болдин напишет об этом гневно: “Так как я оправдал их ожидания, они решили оставить меня в должности помощника”. Болдин не только не обрадовался такому известию – он пришел в ярость, хотя и промолчал: “Попытка намекнуть, что я прошел трехлетний испытательный срок, а затем это великодушное заявление, что мне и впредь позволяется работать по шестнадцать часов в сутки, показались мне сущим издевательством”
[568]. Этот эпизод особенно разозлил Болдина, так как его уже давно раздражала манера Горбачева обращаться со своими помощниками. Однажды спичрайтеры, много дней трудившиеся над докладом для М. С. Горбачева, намекнули Болдину, что неплохо бы поблагодарить их за эту нелегкую работу. По словам Болдина, Горбачев согласился лишь подписать четыре экземпляра уже изданного доклада и подарить его авторам с лаконичной надписью: “Тов. /имя рек/ с уваж. М. Горбачев”
[569].
