Осталось только выяснить отношения с Игорем.
Оля прошлась кисточкой по лбу, щекам — хороша, даже зареванная.
Но так и не решилась позвонить в дверь, за которой прятался Игорь. Вместо этого спустилась вниз, к восточной женщине Алие. Только бы дома была.
Дверь открыта, как всегда, и восточная женщина дома. Какое счастье!
— Тихо там! — прикрикнула Алия из комнаты. — В кухню иди! Ребенок спит!
Оля пошла на кухню, даже не удивилась спящему на полу плотному товарищу. Пусть спит, лишь бы разговаривать не мешал…
— А, это ты? — Алия вошла, закурила эстетскую сигарету, ножкой отодвинула спящего. — Что у тебя?
— У меня все плохо! — Оля достала свои сигареты. — Все ужасно.
— А кому легко? — глубокомысленно заметила хозяйка. — Ему вон только! Колян, вставай! Домой иди, Колян!
Колян не шевельнулся.
— Я сегодня Митю на рынок отправила, — на всякий случай сообщила Алия. — Младший заболел, надо с ним быть. Ты знаешь, что твоя соседка умирает?
— О Господи! — Оля прикрылась ладонью. — Кто?
— Светлана Марковна! Рак у нее! Ты не знала?
— А, да… Вадим что-то такое говорил…
— Жалко человека. Всю жизнь старалась быть великой женщиной, а умирает, как обычный человек.
Оле было бы интересно обсудить судьбу Светланы Марковны, но как-нибудь в другой раз. Сейчас ее больше интересовала собственная история.
— Алия, помнишь, ты сказала, что нужно устроить праздник, и с Игорем все станет ясно?
— Помню.
— Я устроила. И что?
— А тебе не стало ясно? — Алия прищурилась сквозь дым. — Не стало?
— Ну-у-у… — Оля поискала в памяти, — нет.
— Тогда дальше сама.
— Я и так сама! Алия, если ты что-то знаешь, скажи! Мне ехать надо, а я не могу, пока не узнаю… Ну, пока не узнаю, как он ко мне относится, и вообще… Если хочешь, я тебе заплачу!
Алия молчала, улыбаясь стене. В это время лежащий на полу Колян вальяжно расстегнул джинсы и зажурчал струйкой прям на пол.
— Колян, скотина! Накурился, свинья, гад! Прекращай! Прекращай немедленно! — Алия вскочила, начала пинать тело, а лужица расплывалась по кухне, как маленькое Желтое море.
Оля поспешила покинуть гостеприимный дом и удалиться для размышлений к себе.
Только до своей жемчужно-розовой квартиры она не дошла, а зачем-то забралась в недостроенную седьмую. Там упала на пахнущий стройматериалами красный диван, смотрела в цементный потолок и плакала, плакала. И курила, курила. И жалела себя.
— Митяй? Хай, это Игорь!
— Какой еще Игорь?
— Сосед твой из восьмой квартиры! Пить меньше надо! — Да я вообще не пью… целый час! Я на рынке! Тружусь я… А че тебе?
— Мне? Ну, как тебе сказать… Вообще, это не телефонный разговор… Я хотел у тебя кое-что купить… Даже не купить, а…
— Не, ну я понял, можешь не напрягаться. Приеду, поговорим. А что, совсем тебе херово, да?
— Ну, это не телефонный разговор… — Игорь посмотрел на себя в мутном зеркале. — Я так думаю, что мне помирать пора.
— Да ну? — развеселился невидимый Митя. — И что так? Исписался совсем? Муза не посещает?
Игорь пожалел, что разоткровенничался с человеком, которого не очень-то знает и знать не хочет. Зря он ему все рассказал.
— Не по телефону.
— Ну да… Лады, до вечера.
Тане и Вадиму надели полиэтиленовые бахилы, дали халаты и повязки. Потом они долго шли больничными коридорами, встречая похожих на инопланетян желтых, лысых людей с темными глазницами. Тане было страшно неловко от того, что она, здоровая, вторглась в этот скорбный мир и дает повод его жителям завидовать ей. Вадим был бледен, но спокоен.
— Девочка после удаления почки, — рассказывал местный доктор, которому Вадима и Таню представили, как «хороших друзей клиники». — Была нефрома, но вроде как успели вовремя. Сейчас она в реанимации, пока держится температура и давление она дает не очень хорошее. Родители отказались еще в роддоме, памперсов нет, салфеток влажных нет. Обычно родители сами это все обеспечивали.
— То есть, нам привезти памперсы и салфетки? — Вадим был ошарашен всем тем, что видел, но старался не терять нить. — Салфетки, памперсы, что-то еще?
— Ну, крем можно, а то у нее от датчиков кожица слазит… Что еще… Семью ей поискать надо, а то в детдоме за ней не уследят с таким диагнозом…
— Ну, насчет семьи, — Вадим скорбно покачал головой, — это мы вряд ли…
— Да? Ну хорошо, мы тут по своим каналам ищем, пытаемся в детские дома семейного типа ее пристроить, но онкологию никто брать не хочет, много возни.
Их подвели к окошку, за которым в космически белой палате, на непомерно большой кровати торчал крохотный бугорочек детского пузика. И вокруг провода, трубки.
— Сколько ей? — Таня не смогла говорить нормальным голосом, перешла на шепот. Господи, если даже такие крошечки должны умирать…
— Десять месяцев. Вы когда памперсы будете брать, ищите дышащие, а то у нас в блоках тепло, чтобы не прела.
— Да, конечно, — Вадим тоже не мог оторваться от картинки за стеклом. — Конечно, да… Завтра привезу все, что надо, а вы запишите мой телефон, звоните, если ей что-то еще понадобится!
— И мой! — заволновалась Таня. — И мой!
— А вы муж и жена, да? — вдруг спросил доктор. — Нет? У вас номера похожие!
Назад ехали молча, не могли никак найти вход в старую жизнь, в свое измерение. Так и остались скользить между двумя реальностями. Таня видела, что Вадим колоссальным усилием воли удерживает машину на своей полосе, и сама была абсолютно безразлична к тому, что с ней сейчас происходит. Если где-то рядом абсолютно легитимно происходит смерть детей, значит, нет смысла ждать справедливости и придерживаться правил. Правила не работают.
— Так, все! — Вадим решительно набрал номер. — Мне надо сегодня хорошенько выпить, или я кого-нибудь загрызу!
Он долго набирал номер, наконец, связь прорезалась.
Табло громкоговорителя нарисовало строчку «Оленька». Таня снова отвернулась, чтобы не подсматривать семейный разговор. Но подслушать пришлось, связь-то громкая, как ни крути.
— Ну? — спросил усталый Олин голос.
— Оля, как дела?
— Тебе правду?
— Желательно!
Оля по-матросски выругалась. Вадим быстренько посмотрел на Таню — слышала ведь, неудобно, хотя…
— Есть предложение сходить вечерком куда-нибудь, а то я сегодня задымлюсь! День такой, засада…
Оля молчала.
