Все эти модификации тезиса о паразитическом землевладении по праву относятся к любому объективному анализу проблемы. В то же время неангажированный исследователь общества должен проявить осторожность, вынося решение о том, что они означают в действительности. Существует серьезная тенденция оберегать сложившийся в науке status quo от критических замечаний с помощью ссылок на аномалии и неполноту данных, в результате чего складывается впечатление, что в реальности проблемы нет или что она является плодом воспаленного воображения. Но в данном случае есть полная ясность с тем, что паразитическое землевладение было реальной проблемой. Несмотря на большое число бедняков, сумевших попасть под зонтик паразитизма, обеспечив себе таким образом убогое существование, это не является достаточным оправданием для социальной институции, которая была расточительной по своей сути и препятствовала экономическому прогрессу. Тот факт, что число бедных собственников земли заведомо превосходило число богатых и что адекватной статистики по распределению доходов внутри этого сектора не существует, снижает вероятность того, что львиная доля помещичьих доходов стекалась в малочисленный слой богачей.
Теперь нам следует обратиться к анализу событий в южных областях Индии, где по условиям урегулирования райатвари британцы собирали налоги без посредников, напрямую с крестьянских деревень.
Для начала можно рассмотреть ситуацию в Мадрасском президентстве в последнем десятилетии XIX в. (это примерно та область, по которой за 90 лет до этого путешествовал Бьюкенен), воспользовавшись свидетельством одного из первых индийских чиновников, поступивших на британскую службу, главного инспектора регистрационной палаты, который в 1893 г. опубликовал меморандум об изменениях в Мадрасе за последние 40 лет [Raghavaiyangar, 1893]. Автор меморандума был беспристрастным ученым, несмотря даже на свое желание привести как можно больше доказательств прогресса, достигнутого при британском правлении, чьим бенефициаром он являлся. Тем не менее он описывает малочисленную, невероятно богатую землевладельческую элиту, возвышающуюся над массой бедных крестьян и транжирящую свои средства на судебные тяжбы и разгульный образ жизни. В президентстве было 90 млн акров земли, из которых 27,5 млн, т. е. от одной трети до одной четверти, принадлежало 849 заминдарам. 15 заминдаров были собственниками почти полумиллиона акров земли каждый. По условиям райатвари нижнюю часть общественной иерархии занимали около 4,6 млн собственников-крестьян [Ibid., p. 132, 134]. По подсчетам автора, крестьянской семье было необходимо около 8 акров земли, чтобы обеспечить себе существование, не работая на других [Ibid., p. 135–136]. Чуть меньше одной пятой (17,5 %) крестьян не имели такой площади земли, поэтому они были вынуждены наниматься на работу к другим, чтобы прокормить семью; при этом в среднем единица земельной собственности составляла чуть более 3,5 акр [Ibid., p. 137, 135]. С этими цифрами, опирающимися на данные по земельному налогообложению, нужно обращаться осторожно. Однако я не вижу причин для отказа от рассмотрения общей картины, которую они представляют. Как и в Бенгалии, ряд выходцев из старых землевладельческих семей утратили свои состояния в период с 1830 по 1850 г., поскольку они не смогли заплатить налоги из-за низких цен на зерно. В то же время другие с очевидностью преуспели [Ibid., p. 133]. Сравнение данных этого меморандума о ситуации в Мадрасе, составленного в 1893 г., с бьюкененовским описанием ситуации в той же области в начале XIX в. приводит к заключению, что главными итогами британского правления стали дефицит земли, на которую могли рассчитывать крестьяне, и возникновение малочисленного, чрезвычайно богатого и праздного класса помещиков.
В Бомбее в это время не было крупных землевладельцев, подобных заминдарам в других частях Индии. Большинство жителей деревни составляли крестьяне, платившие земельный налог непосредственно правительству. Однако авторы отчета комиссии по голоду за 1880 г. отмечали, что все большее число крестьян сдают свою землю в субаренду и живут на разницу между взимаемой ими арендной платой и налогом, уплачиваемым правительству [Great Britain… 1880, pt. 2, p. 113]. Это свидетельство вновь демонстрирует знакомое сочетание факторов: рост численности населения, увеличение спроса на землю, возникновение класса мелких помещиков-рантье, выходцев из крестьян. Вскоре о себе дала знать связанная с арендой проблема. Субарендаторам в областях, где действовало урегулирование райатвари, например в Бомбее и в отдельных частях Мадраса, вплоть до конца британской оккупации не хватало юридической защиты своих прав. Усилия по защите традиционных прав стали предприниматься лишь в 1939 г. [Economic Problems… 1939, vol. 1, p. 223; Gadgil, 1942, p. ix]. К 1951 г. курс на минимизацию последствий землевладельческой проблемы стал частью официальной политики. Тем не менее авторы отчета о переписи населения 1951 г. сообщали с рядом интересных подробностей о наличии группы крупных помещиков, проживающих в окрестностях Бомбея. Почти каждый третий получатель сельскохозяйственной ренты уведомил переписчиков о наличии дополнительных доходов. Эти два факта указывают на тесную связь между помещиками и городскими коммерческими кругами, возможно, по аналогии с китайскими портовыми городами [India… 1953, p. 16, 60].
Региональный обзор можно завершить рассмотрением той части Пенджаба, где выращивали пшеницу и которая теперь относится к Пакистану. Пример Пенджаба поучителен, поскольку это родина крестьянской касты джат, представители которой были первоклассными культиваторами, несмотря на свои воинственные традиции (восходившие, вероятно, к весьма далекому прошлому). Именно в Пенджабе британцы достаточно рано организовали крупномасштабную ирригационную систему. Описывая ситуацию в 1920-х годах, сэр Малькольм Дарлинг, замечательный и благожелательно настроенный наблюдатель, рассказывает, что помещики жили в основном в долинах Инда. У них в собственности находилось около 40 % возделываемой земли [Darling, 1947, p. 98]. Его слова согласуются с оценкой комиссии по голоду 1945 г., что 2,4 % собственников владели 38 % земли [India… 1945, p. 442]. По описаниям эти помещики были экстравагантными личностями, лишенными интереса к улучшению своей земли, озабоченными лишь спортивными состязаниями и взиманием ренты [Darling, 1947, p. 99, 109–110, 257]. В 1880-х годах британцы буквально превратили пустыню в цветущий оазис, реализовав крупный ирригационный проект и согласовав его реализацию с крестьянами, обладавшими разновеликой собственностью. Кроме того, британцы рассредоточили владения крестьян, у которых в собственности было больше всего земли. Они рассчитывали (тень Корнуоллиса!), что эти крестьяне постепенно превратятся в помещиков-джентри, однако те стали «отсутствующими» помещиками, поэтому в этой части эксперимент потерпел неудачу [Darling, 1947, p. 48]. Однако картина не была совершенно мрачной. Дарлинг упоминает однажды о прогрессивных и коммерчески настроенных городских помещиках, не являвшихся выходцами из традиционных землевладельческих каст [Ibid., p. 157–158],
[226] на сохранение которых была направлена британская политика. В связи с тем, что известно об ускользании земельной собственности из рук традиционных местных элит в других частях Индии, это позволяет предположить, что в какой-то форме капиталистическая революция в сельском хозяйстве Индии могла состояться. Но значение этого факта лучше рассмотреть ниже вместе с анализом осознанных попыток осуществить сельскохозяйственную революцию в эпоху Неру.
