Говорить о быстром решении проблемы заминдаров было бы серьезным заблуждением. В ряде штатов местное правительство не ограничивало размер земли, которую заминдары могут сохранить за собой, но при условии, что они используют ее для проживания и культивации. Цель была похвальной: требовалось избежать распада крупных эффективных хозяйств, хотя необходимо помнить о том, что в Индии крупная ферма – это не хорошо управляемая единица культивации, а большой холдинг, сдаваемый в аренду множеству мелких арендаторов. Последствием этой особенности во многих областях стало то, что заминдары провели кампанию по выселению арендаторов, многие из которых уже долгое время жили на этой земле, и увеличили площадь собственного домашнего хозяйства. Один добросовестный исследователь описывает эти последствия как неслыханную в предшествующей истории Индии экспроприацию [Patel, 1954, p. 478–479]. Даже в тексте третьего пятилетнего плана признается, что арендное законодательство на практике принесло меньше пользы, чем ожидалось, потому что арендаторы были вытеснены помещиками под видом добровольного отказа от земли. Сведения по штатам об успехах реформы остаются разрозненными на конец 1963 г., т. е. спустя десятилетие после начала перемен [India… 1961, p. 224–225].
[239] Отчеты с мест и локальные исследования показывают очень мало изменений. Дэниел Торнер в 1960 г. сделал вывод, что «по сути, богачи оставили себе много земли и заставляют других обрабатывать ее» [Thorner, Thorner, 1962, p. 5].
[240]
Тем не менее влиятельные люди на селе чувствуют себя сегодня менее спокойно, чем прежде. Правительственная система не поддерживает их так же твердо, как это было при британском правлении. Я даже осмелюсь предположить, что замечание о том, что богачи уже не так богаты, как раньше, недалеко от истины и что арендное законодательство эпохи Неру внесло значительный вклад в общую политику, главным последствием которой стало выдвижение на первый план в индийском деревенском пейзаже мелких помещиков и зажиточных крестьян (эти две группы часто пересекались) [Neale, 1962, p. 257]. Подобное впечатление усиливается после знакомства с результатами статистического исследования о распределении земельной собственности, выполненного в 1953–1954 гг. – к тому времени посредники были уже якобы почти ликвидированы. Статистические данные по Индии очень ненадежны по причинам, обозначенным выше. Но итоговый вывод о том, что примерно половина всей земли находится в собственности у менее чем одной восьмой части сельского населения, вероятно, не содержит большой ошибки.
[241] Официальная аграрная политика эгалитарна, но это проявляется скорее на словах, чем на деле. Та же оценка справедлива по отношению к Программе местного развития, к рассмотрению которой мы переходим.
Интеллектуальные и институциональные основы этой программы не связаны с марксистской версией социализма. Ее важный элемент – вера Ганди в то, что идеализированная индийская деревня – это наиболее подходящая среда для цивилизованного человека. Другой элемент – американский опыт повышения квалификации аграриев. Третий элемент – влияние британского патернализма и, конкретно, движений за «подъем деревни». Последний элемент представляется мне самым важным. Помимо, конечно, масштабов эксперимента, я не смог обнаружить существенных различий между Программой местного развития в Индии и тем, что опробовалось и рекомендовалось в сочинениях Ф. Л. Брейна или сэра Малкольма Дарлинга [Brayne, 1929; Darling, 1947].
Такая странная родословная объясняет две главные идеи, на которые опирается центральная доктрина программы. Одна из идей состоит в том, что индийские крестьяне захотят экономического прогресса и будут поддерживать его своими силами, как только им покажут его преимущества. Другая идея – это то, что изменения нужно проводить демократически, т. е. в ответ на «реальные нужды» (излюбленный термин) индийских крестьян, которые каким-то образом смогут участвовать в планировании лучшей жизни для всех. В предварительной части программы основной упор делался на огромный потенциал народной энергии и энтузиазма, который можно направить на достижение новых, весьма туманно сформулированных социальных идеалов.
Такой настрой, а также пришедшее ему на смену разочарование заставляют вспомнить народническое движение русских интеллектуалов в XIX в. Индийский министр коммунального развития и кооперации однажды даже выступил с опровержением того, что реальной целью реформ был экономический прогресс:
Проект местного развития не имеет цели повышения производительности в сельском хозяйстве и промышленности, улучшения дорог и домов, увеличения числа школ и больниц. Ничто из этого не является конечной целью проекта. У проекта развития нет множества целей, его цель одна – это лучшая жизнь [Dey, 1959, p. 348].
[242]
События показали, что крестьянские массы неохотно перенимали новые, чуждые методы культивации, а достижение демократического согласия оказалось очень медленной и неэффективной процедурой, в то время как бюрократы, авторы проекта, настаивали на быстрых результатах. Эти трудности лежат в основе той дилеммы демократических реформ, с которой столкнулось правительство Неру.
Программа местного развития начала функционировать в 1952 г., т. е. ко времени написания данного исследования она действует уже 12 лет. К концу 1963 г. пресса объявила о том, что блоки развития (т. е. области проектов развития) охватили почти всю территорию Индии (Times of India, 1963, November 27). Хотя партия ИНК в начале 1959 г. приняла резолюцию, провозгласившую модифицированную версию коллективизма целью на будущее, для реализации этого ничего не было сделано.
[243] На практике политика Программы местного развития с большой осторожностью допускала изменения, затрагивающие социальную структуру деревни. Поначалу в официальных инструкциях, адресованных ответственным чиновникам, контактирующим с деревенскими жителями, не упоминались ни касты, ни отношения собственности, ни избыток рабочей силы в деревне, иными словами, ни одна реальная проблема [Dube, 1958, p. 22]. Мне не встречалось признаков изменения этой ситуации к лучшему. Больше всего усилий реформаторов было направлено на оживление и возрождение деревенской демократии через поощрение деятельности деревенских советов («панчаятов»). В некоторых частях страны это привело к ослаблению авторитета прежних помещиков и даже крестьянской элиты. Но процесс не зашел слишком далеко. В принципе понятие деревенской демократии – это часть романтической мечты, восходящей к Ганди и не связанной к сегодняшними реалиями. Досовременная индийская деревня была, вероятно, в равной мере мелкой деспотией и мелкой республикой; и сегодня она устроена именно так. Пытаться демократизировать деревню без изменения отношений собственности бессмысленно. (То, что простое перераспределение земли не является адекватной мерой, вполне ясно и не заслуживает отдельного комментария.) Наконец, реальные источники изменений, факторы, которые определяют судьбу крестьянства, находятся вне деревни. Крестьяне могут добиться улучшений через участие в выборах и через давление на государственную и национальную политику, но не в рамках деревенской политики.
