Мы можем начать с рассмотрения роли помещика, не сравнивая при этом ее по значимости с ролью чиновника. Первый вопрос, который возникает, – это вопрос о том, как помещик заставлял крестьян работать на себя в отсутствие механизма феодального принуждения. Хотя детали отсутствуют, а сам предмет еще ждет своего исследователя, в целом ответ достаточно очевиден: принуждение обеспечивалось с помощью договоров об аренде, почти таких же, как при современном капитализме. С учетом некоторых региональных вариаций аренда была по сути формой испольщины в сочетании с наемным трудом, по крайней мере в начале XIX в.
[116] Помещик, который в некоторых областях был более заметной фигурой, чем в других, предоставлял землю, а крестьяне предоставляли рабочую силу. Урожай делился между сторонами. Поскольку помещик едва ли предоставлял землю в том же смысле, в каком крестьянин – рабочую силу, то здесь обнаруживается хороший намек на те услуги, которые оказывала имперская бюрократия: она гарантировала контроль помещика над землей.
[117] Богатый крестьянин, не причастный к академической культуре, но, возможно, питавший надежды в отношении своего сына, трудился в поле наряду с остальными. Но ученый не занимался ручным трудом. Хотя ученые-помещики проживали в сельской местности, они, в отличие от английских и немецких помещиков (и даже части русских и французских), скорее всего не играли никакой роли в реальной обработке земли, даже контролирующей.
[118] В свое время мы увидим, что наиболее разительно по социальному положению они отличались от японских помещиков. Именно к этому отличию сводятся многие особенности в политической судьбе Китая и Японии как раньше, так и в Новое время.
Хотя встречаются неоднократные свидетельства о покупке и продаже риса в достаточно крупных масштабах, можно спокойно заключить, что испольщина была господствующей моделью. Помещики получали свою долю зерном (рисом – на юге, пшеницей и другими зерновыми – на севере), а не деньгами. Император был суперпомещиком, собиравшим зерно со своих подданных.
[119] Если даже имперская система в значительной мере опиралась на натуральную оплату, то можно с уверенностью сделать вывод о повсеместной распространенности этой формы оплаты. Поскольку богатый помещик не был способен употребить весь рис, собранный в качестве ренты, излишки могли отправиться на продажу. Но это было второстепенным делом, которое мотивировалось не стремлением сорвать куш.
В этих условиях помещики имели определенный интерес, который можно грубо назвать «перенаселенностью». Избыточная численность крестьян увеличивала помещичью ренту. Если голодный крестьянин соглашался отдать половину урожая за право на обработку земли, то еще более голодный довольствовался еще меньшим. Такого рода конкуренция, конечно, не была единственным фактором этих отношений. Ни традиция, ни личная заинтересованность в качественной работе арендаторов не позволяли помещику максимально закручивать гайки. Однако выгода помещика от избыточного числа крестьян или по крайней мере потенциальных арендаторов была решающим элементом этой ситуации.
Две особенности заслуживают специального рассмотрения. Пере населенность служила интересам помещика только при наличии сильного правительства, которое поддерживало порядок, гарантировало его права собственности и обеспечивало сбор ренты. Этим занималась имперская бюрократия. Поэтому перенаселенность не была простым арифметическим отношением между землей и людьми: в Китае, а также в Японии и Индии она имела конкретные экономические и политические причины. Кроме того, эти институциональные причины намного предшествуют по времени западному влиянию. Первые признаки беспокойства имперской власти о том, что прилив населения способен прорвать плотину, ограждающую китайское общество, опрокинув всю систему, появились еще до конца второй четверти XVIII в. [Ho, 1959, p. 266–268].
[120] Поэтому рост плотности населения не был, как заявлял ряд марксистов, всего лишь следствием западного влияния, борьбы против индустриализации, уничтожения народных промыслов и последующего «привязывания» людей к земле. Все это происходило, обостряя сложившуюся ранее ситуацию. Тем не менее фигура помещика-паразита, встречающаяся в разных обличьях и на разных ступенях развития Японии и Индии, возникает также в Китае задолго до проникновения западного влияния.
