Соня вручает мне бокал с шампанским и садится рядом. На ней умопомрачительное вязаное платье, такое тонкое, что при желании можно разглядеть поры на ее коже. Я продолжаю лениво щелкать пультом.
– О, оставь, – просит Никита, указывая на экран. – Опять про Кондитера говорят!
– Это кто? – спрашивает Дима.
– Маньячило у нас в городе появился, – объясняет Никита, не отрывая взгляд от телевизора. – Убивает телочек, заворачивает, как конфеты и оставляет где-то на улицах. Вроде как уже троих нашли.
Пару минут все с интересом смотрят окончание репортажа криминальной хроники. Журналист рассказывает о втором случае убийства за две последних недели. Я тоже смотрю. В прессе мне уже успели дать кличку, и она мне нравится. А что? Кондитер – звучит интригующе. Не так пафосно, как «Ангел смерти», «Кровавая графиня» или «Демон колокольни», не так безыскусно как «Чулочный душитель» или «Убийца старушек», не так грубо как «Ганноверский мясник» или «Человек-горилла».
Кондитер – коротко, изящно, и с изрядной долей иронии. Идеально. Какому бы журналисту ни пришло в голову это прозвище, надо отдать ему должное. Я и сам не придумал бы лучше.
– Двадцатипятилетняя Ирина Н. была найдена мертвой в среду утром на автобусной остановке, – напоминает нам репортер. – Как и в двух предыдущих случаях, изувеченное тело жертвы было тщательно вымыто чистящими средствами, упаковано в полиэтилен, перевязанный красными лентами. У нас в студии эксперт— криминалист, профессор психиатрии….
– Да ребят, выключите эту жуть, – просит Анюта, Димкина подружка. – Праздник же у Ярика.
– Я не возражаю, – Ярик улыбается. – Если народу интересно.
Я делаю тише, но канал не переключаю. Мне любопытно, что же о личности Кондитера расскажет психолог, но передачу я смогу посмотреть и позже, по интернету.
Да, каюсь. Позавчера я снова убил. Поддался, так сказать, порыву.
– Сколько уродов вокруг, – морщит нос Анюта. У нее круглое кукольное лицо и нежные плечи, которые она демонстрирует в топике без бретелек.
На мой вкус она слишком сахарная, и будь я голодным, уже бы мысленно представлял ее надрывные вопли и кровь на пухлых губах. Но недавняя смерть на время примирила меня с действительностью. Я добр и спокоен, зверь внутри меня мирно щурится. И даже молчание А-11 не бесит меня, как прежде. Он никуда от меня не денется. Торопиться некуда. У меня вся жизнь впереди, чтобы однажды с ним познакомиться.
– Не понимаю, что у них за переклин в голове. Рождаются они такими или становятся? Вот этот, например, – Анюта тычет пальцем в экран. – Издевались что ли над ним в детстве, и теперь он мстит всем вокруг?
«Нет, глупышка, никто надо мной не издевался. Ты удивишься, какое у меня было распрекрасное детство».
– Я читал где-то, что большинство серийных маньяков переживали сексуальное насилие в раннем возрасте, – встревает Никита.
«И где ты, интересно, читал? Статусы «вконтакте?»
– А что, – Димон кивает Никите. – Логично. Уверен, если бы тебя трахнул дядя, ты бы тоже вызверился на весь мир.
«Есть у меня подозрение, что если бы Никиту трахнул дядя, он бы попросил добавки».
Все смеются. Какие у меня славные, добрые друзья, всегда готовые поржать над чужой бедой.
– А ты как считаешь? – обращается ко мне Димон.
– Насчет Никитиного дяди?
Новый взрыв смеха.
– Интересно, если бы, гипотетически, у людей вроде этого Кондитера, была возможность волшебным образом избавиться от своего жуткого стремления убивать, – куда— то в пространство бросает Соня. – Воспользовались бы они ею? Ведь не все же серийные убийцы шизофреники с генетической аномалией. Некоторые очень умные, морально стабильные личности, которым по какой-то причине, нравится процесс убийства. Убеждена, что они сами хотя бы раз задавали себе этот вопрос. Но какой давали ответ?
«Ах ты ж моя лапушка».
Я ее обожаю. Она копает чуть глубже, чем остальные. Да, я задал себе этот вопрос после второго убийства. И тогда ответ был однозначным – я бы много отдал, чтобы стать «нормальным». Организация и осуществление преступления требует массу усилий – физических и эмоциональных, это всегда риск и страх заслуженной кары. От социальных законов никуда не деться. Мы живем в обществе, и это общество очень не любит, когда кого-то насильно лишают жизни.
Однако после третьего убийства мой ответ изменился. Я почувствовал уверенность в своих силах, понял, что достаточно осторожен и предусмотрителен. Да, затрачивается много энергии и на карту ставится собственное будущее, однако удовольствие от содеянного перевешивает любой сопутствующий дискомфорт. Ради этого упоительного восторга можно смириться и со страхом разоблачения, и с одиночеством, на которое ты обречен. Не уверен, что в мире есть какое-либо иное действие, дарящее похожее блаженство. Так что нет. Я бы не отказался от своей особенности, чтобы стать как все.
– Мне кажется, что ответ со временем может меняться, – продолжает Соня. – Когда ты только ступаешь на этот путь, испытываешь неуверенность и беспокойство. И на этом этапе отказаться реальнее, чем спустя годы накопленного опыта.
Я порывисто привлекаю Соню к себе и целую. Она говорит редко, но всегда по делу.
Никита ржет:
– Смотри, Димон, как надо останавливать даму, когда она начинает грузить.
– Предлагаю снова выпить за меня! – Ярик подливает шампанское в опустевшие бокалы.
Мы кутим до утра, домой я возвращаюсь в седьмом часу и сразу ложусь спать. Просыпаюсь после обеда и впервые не бегу к компьютеру, чтобы проверить мессенджер.
Долго стою под душем, приводя себя в чувство после попойки. Обычно я пью мало – когда у тебя в башке полно компромата на себя самого, лучше оставаться в трезвом уме, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Вчера я позволил себе на пару бокалов больше нормы, но к счастью, ничего драматичного не случилось – во-первых, я был умиротворяюще расслаблен, во— вторых, все налакались до невменяемости, и даже если бы я что-то учудил, то никто бы ничего не понял и не запомнил.
Я намыливаюсь под горячими струями, позволяю воде расслабить каждый мускул моего тела. Жизнь радует меня, и я не перестаю благодарить ее за это. Я стою с закрытыми глазами, улыбаясь неизвестно чему и ощущаю гармонию с сущим. Я думаю об А-11, но скорее фоном. Как же его потрепала жизнь, если он так параноидально осторожен… Мне его по-человечески жаль.
Напевая, я выхожу из душа. Обедаю – наш повар Ильдар приготовил свое коронное блюдо, в котором я до сих пор не угадал ни одного ингредиента, кроме, разве что, чеснока. Немного общаюсь с отцом, играю с малой. Сегодня я бездельничаю и не испытываю ни малейших угрызений совести.
Мать заперлась в спальне, прикинувшись нездоровой, а сама переживает по поводу очередной ссоры с любовником. Я стучусь к ней в комнату и заглядываю внутрь:
