Обычно расставание приносило Тубису очень специфическое, граничащее с болью удовольствие, но то расставание было поспешным – вспоминать о нем Сан Санычу не нравилось.
С.
Другая на ее месте уже десять раз спросила бы «о чем ты сейчас думаешь», а Соня лишь бросает на меня выразительные взгляды и молчит. Она мне действительно нравится. Печально, что человек – существо одноразовое. Авария, травма, неосторожный шаг – и он тут же ломается и перестает работать. Есть в этом непреодолимый, изысканный фатализм, но на месте боженьки я бы пересмотрел некоторые законы физики.
Мы сидим в креслах у панорамного окна в номере отеля, который я снял пару часов назад. Город простирается внизу, как серое, ледяное море, с рябью машин и огней, с теряющимся в смоге горизонтом. Я заказал шампанское и фрукты, и Соня то и дело наполняет свой бокал сама, не надеясь на мою учтивость. Я не урод какой-нибудь. Обычно я обходителен с девушками. Просто сейчас меня немного накрыло, и я отчаянно пытаюсь справиться с этой необычной смесью злости, растерянности и возбуждения.
А-11 не выходит у меня из головы. Я послал ему несколько комиксов, написанных по его рассказам, но он никак не отреагировал, хотя мои сообщения открыл. Ему не понравилось? Он безразличен к изобразительному искусству? Сложно поверить. Если он тот, о ком я думаю, мои рисунки не могли не впечатлить его. Я ставлю себя на его место и понимаю, что отреагировал бы с пылким интересом. Получается, я опять беру на себя слишком много? Сужу остальных по себе?
Соня достает из вазочки крупную клубнику и вгрызается в сочную плоть своими белыми ровными зубками. Я зачарованно наблюдаю, как розовая мякоть исчезает в ее ротике, а сок течет по губам. Я встаю, наклоняюсь к Соне и целую ее.
Как жалко, что нельзя убивать ее снова и снова, с каждым разом оттачивая процесс до ювелирного совершенства. Она была бы моей любимой жертвой, но никогда не будет. Нас часто видят вместе, а я стараюсь быть осторожным. В мою сторону не только не должно вести никаких следов, даже гипотетических. В моем поле вообще должно отсутствовать само понятие преступления. Я законопослушный гражданин, любящий сын и прилежный студент. Этот образ я шлифовал годами, и теперь он сидит на мне, как влитой.
Соня притягивает меня за воротник рубашки и страстно отвечает на поцелуй.
(Я хватаю ее за руки, больно выворачиваю кисти, заставляя разжать пальцы, и со всей силы бью ее по лицу. Он вскрикивает от неожиданности, но я не даю ей опомниться – и снова замахиваюсь. Из разбитого носа течет кровь, ее вид завораживает меня. Я наматываю длинные волосы на кулак, выдергиваю Соню из кресла и впечатываю лицом в стену, раз, второй, третий, пока на дорогих бежевых обоях не остаются мокрые кровавые разводы. Соня пытается вырываться, меня это лишь распаляет. Свободной рукой я дотягиваюсь до бутылки шампанского. Мысли о том, что я собираюсь сделать при помощи этой бутылки, вызывают мощную эрекцию).
Соня притягивает меня за воротник рубашки и страстно отвечает на поцелуй. Я подхватываю ее на руки и несу на огромную, застеленную атласным одеялом кровать. Бережно опускаю свою ношу, по-кинематографичному не разрывая поцелуя. Соня расстегивает мой ремень, ее рука ныряет в брюки.
– Ого, – одобрительно усмехается она. – Если бы я знала, что тебя так возбуждает клубника, то давно бы ее откусила.
(Лучше откуси свой мерзкий язык, детка. Я буду избивать тебя до полусмерти и насиловать, а потом, все еще находясь внутри тебя, перережу твое горло разбитой бутылкой и буду смотреть, как вытекает, булькая, твоя восхитительная кровь).
– Меня возбуждаешь ты, – нежно шепчу ей на ухо и поспешно сдергиваю с нее узкие джинсы. Я нетерпелив, мне хочется поскорее приступить к процессу, смотреть в ее глаза и фантазировать, что вижу в них не похоть, а животный ужас.
Соня помогает мне раздеть себя, и я с облегчением приступаю к занятию, ради которого мы и приехали в отель. Я в меру нежен, в меру напорист. Я хороший любовник – так говорят все мои подруги.
Часом позднее мы лежим, потные и довольные, пялимся в потолок.
– Она была невероятная, эта салфетка, – продолжает Соня. – Тончайшей бумаги, восхитительно однородного темно-бордового цвета и приятно шершавая на ощупь. Я ее разглядывала самозабвенно, крутила и так и сяк, поднимала на свет полупрозрачное, тончайшее полотно и не могла поверить, какое чудо у меня в руках. Это был абсолютный момент настоящего, когда прошлое и будущее исчезают, и тебе открывается непостижимая прежде красота истинного присутствия здесь и сейчас. Здесь и сейчас, когда от простой салфетки дух захватывает. Когда на ее гранях играют миллионы галактик и приветствуют тебя, и манят своими тайнами. Я размышляла о ее истории, о ее корнях, о том, какой путь проделала салфетка, прежде чем открыла мне истину.
Я приподнимаясь на локте и вопросительно смотрю на подругу.
– Ну а что поделать? Шел пятый час утра, рейс Москва – Барселона. Я развлекала себя, как могла.
Мы смеемся.
В номер стучат, я соскакиваю с кровати, накидываю и наспех завязываю махровый халат и открываю дверь.
– А вот и ужин, – подкатываю тележку к кровати. Поднимаю крышку и втягиваю носом дразнящий запах специй и морепродуктов.
Соня тоже проголодалась. Подползает к краю постели и заглядывает в тарелки:
– Погоди. Ты заказал осьминогов? – она хмурится. – Это высокоразвитые, очень умные существа, их нельзя есть!
Я на мгновение зависаю, но почти сразу мое лицо светлеет:
– Все в порядке. Это же бейби-осьминожки, они не успели поумнеть.
Соня глядит на меня, потом на тарелку, и заливается смехом.
Я редко вижу ее смеющейся. Обычно она молчалива и строга. Но при большом желании мне удается развеселить ее, и разговорить тоже. Так если подумать, я просто идеальный бойфренд. Ха-ха.
После ужина мы недолго дурачимся и покидаем номер. Вверяю подругу приехавшему за ней водителю, а сам мчусь домой, чувствуя, как снова накатывает отступившая на время озабоченность: почему А-11 не ответил? Он не мог не заметить скрупулезную точность моего комикса. Неужели А-11 собрался игнорировать меня? Плохое решение.
– Семечка, у меня беда! – по традиции в прихожей меня встречает Эмилия.
– Что такое? – я перевожу взгляд на ее няню, но та лишь виновато пожимает плечами.
Сестра ждет, пока я разуюсь, берет меня за руку и ведет в столовую, подводит к стулу. Я подчиняюсь и сажусь.
– Я сегодня после обеда собиралась попить компот, – начинает мелкая. Ее нос смешно морщится, когда она напряженно подбирает слова. – Попросила у Ксюши конфет, но она их не нашла.
– Так.
– Я попросила посмотреть в шкафу. Но там тоже не было конфет, – сестра начинает волноваться и спешит высказать наболевшее. – Я попробовала искать сама. Облазила все шкафы и полочки, все вазочки проверила, – нигде ни шоколадки нет, ни пироженки, даже хлопьев нет! Ну, хлопья есть, но полезные! – на ее личике гримаса отвращения. – Кому нужны полезные хлопья? Я хочу сладкие! Во всем доме нет сладкого! Что это за дом такой, Семечка? За что мне это?
