К возвращению гуркха все уже было готово. Он как по заказу задержался и прямо из мастерской поехал за шведкой на базу. Так что техники все успели. Умелые ребята. Даже войлочные тапочки и веник с собой привезли.
Сама скандинавка происшествию должного внимания не уделила… – ну и дура. Но я-то не дурак…
Сразу после того, как она закрылась в ванной, а Брад заперся у себя в конуре, я забрался в кусты позади дома и метнул камешком в окошко. Через секунду нарисовалось гневное личико шведки в облачках пены. Разглядев меня, она раскрыла свой очаровательный ротик, чтобы заорать, но увидела в моих руках фанерку, на которой угольком на шведском языке было написано: «Фрекен Гедин, меня вчера завербовал абвер, а во всем доме электрики установили подслушивающие устройства».
Ротик у шведки без звука захлопнулся. Она красноречиво покрутила пальцем у виска, а потом гордо задернула занавеску, мелькнув все-таки кусочком сиськи. Но орать и вызывать патруль не стала. И то хлеб…
Ну что же… Я свое дело сделал и совесть у меня чиста. Почему я поступил именно так? А хрен его знает? Внятного мотива я для себя так и не придумал. Скажем… скажем, что по какому-то наитию. И точка. Толком сам не понимаю.
Стер надпись и разломал фанерку. Закончил работу и отправился вечером в батальон, где добросовестно описал все сегодняшние события. За исключением фанерки, конечно. Гауптман просто лучился довольством и даже подарил мне начатую пачку дерьмового печенья. От чистого сердца, так сказать. Хотя по поводу его простоватого вида я не обольщаюсь. Сразу говорю, он профессионал до мозга костей, а простофилю только изображает. Настолько профессионал, что даже не уловишь у него во взгляде обычного для немцев презрения к остальным нациям. А подобное лицедейство дорогого стоит. Я точно знаю, что нашим курсантам, обучаемым на соответствующих факультетах профильных заведений, даже уроки актерского мастерства преподают. Вот так-то…
И еще, я почему-то подумал, что над фрау штурмбанфюрерин установили негласный контроль, без всякого повода с ее стороны. Все-таки государственным делом занимается, наших деятелей науки всегда автоматически под колпак ставят. А про шифрограмму мне привиделось. Мало ли что на листочке было написано. Вполне и формулы могут быть.
Следующим днем шло воскресенье, поэтому фрекен Гедин на работу не отправилась, а засобиралась в дюны пострелять пернатую дичину и вообще пострелять. Меня тоже привлекли в качестве рабсилы: тягать столик со стульями, кучу продуктов, чехлы с ружьями и винтовками. Коробки с патронами и кучу остальной ненужной хрени. Странно как-то шведки охотятся. Я вот в свое время, когда на Маркизову лужу уток стрелять собирался, кофейный сервиз как-то не додумывался брать.
Одним словом, буржуи, что с них возьмешь…
– Вы меня удивляете, Алекс… – Шведка положила на плечо переломленную двустволку и направилась в сторону пляжа.
Я брел позади нее, обвешанный чехлами с ружьями, и никак не мог оторвать взгляд от идеального задка девушки, обтянутого замшевыми лосинами.
М-да…
Высокие сапожки из оленьей замши, обтягивающие лосины. На широком поясе из тисненой кожи висит короткий кинжал с рукояткой из оленьего рога. Свободная шелковая блузка оливкового цвета и легкая короткая кожаная курточка с множеством карманчиков. А завершает образ маленькая тирольская шляпка с фазаньим пером. В ушках причудливые сережки блестят немаленькими камешками. Хороша буржуйка!
– Чем, фрекен Гедин?
– Я подумываю вас все-таки отправить в соответствующие органы… – задумчиво проговорила шведка, не обращая внимания на мой вопрос. – Это же неслыханно! Вломились ко мне в ванную, якобы сообщить о том, что завербованы абвером. Ну и что я должна делать, спрашивается? Как я должна реагировать? Я и так это давно подозревала.
– В ванную я не вламывался…
– Фрекен Гедин… – добавила шведка, перебив меня. – Не забывайтесь.
– Не вламывался, фрекен Гедин, – послушно добавил я. – И вообще, оставим мотивы моего поступка в стороне. Неважно.
– Нет, важно… Стоять! – Шведка вложила патроны в ружье и ловко сбила двух чирков из налетевшей со стороны моря стайки. – Вот так. Принесите их сюда быстрее…
– Я вам что, собака? – не выдержал я и скинул чехлы с ружьями на песок.
Тьфу, млять… вот же сучка. Да и я тоже хорош. Заподозрил ее в том, на что она совершенно не способна. Сука! Кукла бездушная. Нацистская сволочь.
Вот так… и будь что будет. Надоело. То ли дело, наши советские девушки. Добрые, покладистые… М-да… конечно, лишку хватил, но все равно они лучше.
– Ну пожалуйста!..
Я поднял глаза и увидел, как шведка хитренько улыбается.
– Вы же мужчина, Алекс, и не заставите меня бегать…
Во, мля… Ну не сучка?
– Не заставлю, конечно, а вообще, я уже начинаю жалеть, что спас вас из пожара…
– Хам!.. Варвар!.. Отправлю в концлагерь!.. Потом…
Находясь в совершенно ошеломленных чувствах, я побрел за дичиной, а уже возвращаясь, неожиданно увидел камуфлированный «опель-капитан», подкативший к нашему «хорьху», рядом с которым Брад устраивал полевой лагерь. И в открытом кузове «опеля» виднелись мышиного цвета фуражки вперемежку с касками.
Брад, размахивая руками, стал показывать визитерам в нашу сторону…
– Фрекен Гедин?
– Не переживайте, Алекс…
Шведка спокойно направилась в лагерь, ну а я… я побрел следом, пытаясь утихомирить бешено бившееся сердце. Сука… чую, неспроста мыши эти понаехали. Если в лаборатории случались нештатные ситуации, то ей просто звонили или приезжал «опель-блиц», но никак не автоматчики…
– Оберст Эрнст Клозе, – откозырял Катарине приземистый крепыш с породистой рожей, пересеченной красным уродливым шрамом, и рыцарским крестом на мундире.
Два автоматчика, в роли силовой поддержки почему-то выступали парашютисты, рассредоточились по сторонам, причем один из них направил свой автомат на меня. Гауптман, сопровождавший полковника, отстегнул застежку на крышке кобуры…
– …вам необходимо проехать с нами для прояснения некоторых обстоятельств…
Господи!.. то есть Маркс! Так это правда?.. Катарина – шпионка?.. Но какого хрена ее арестовывают парашютисты? У оберста и гауптмана «чайки» в петлицах и значок с пикирующим кондором присутствует. Странно…
– Хорошо, оберст, но мне надо заехать домой переодеться. К тому же я поеду на своей машине.
– Вы поедете с нами и на нашей машине, – нахмурился оберст. – Это простые формальности, так что много времени они не отнимут.
– Что вы себе позволяете, сегодня же об этом произволе узнает рейхсканцлер! – зло выкрикнула шведка. – Я никуда с вами не поеду…
– Вы поедете! – полковник нетерпеливо схватил Катарину за руку и дернул к себе. – Проклятая предательница…
