– Прекрасный вариант! – обрадовалась я. – Подставка продается за триста рублей. Кошелек не слишком пострадает. Выглядит мило. Есть лишь одно «но». Киса определенно не захочет, чтобы Клеопатра Евгеньевна спала в корзинке для кошки.
Краузе повернулась налево.
– Вон там в центре зала есть ларек с разной чепухой. Я договорюсь с продавщицей, пообещаю ей рублей двести, если она нам подыграет, «продаст» кроватку для куклы. За ватой змеится очередь, Киса пока в ее конце. Мы успеем все организовать.
– Вы гений! – восхитилась я.
Глава 28
Утром мы с Максом уехали очень рано. Я довезла мужа до аэропорта, он улетел к клиенту в другой город. Проводив Вульфа, я решила позавтракать в аэропорту, села за столик в кафе, изучила меню и сказала официантке:
– Похоже, у вас опечатка в позиции «завтрак».
– Простите, – улыбнулась девушка, – вы, наверное, москвичка?
– Верно, – согласилась я, – живу в столице с рождения.
– Сама появилась на свет в роддоме на Красной Пресне, – объяснила подавальщица, – но я тут одна такая, остальные фиг знает откуда. С русским языком у них беда. Что, опять напечатали в меню «Амлет»? Они могут.
– Это ерунда! «Амлет» меня бы не смутил, – отмахнулась я, – у вас чехарда с ценами. Болтунья из двух яиц – полторы тысячи рублей. Если же с сыром, то две. Чашка капучино пятьсот двадцать три целковых. Явная опечатка. Наверное, омлет стоит рублей двести.
Девушка понизила голос.
– Это аэропорт.
– И что? – не поняла я.
– Много транзитных пассажиров, им поесть негде, кроме как здесь…
Я встала.
– Понятно. Жадность ваших владельцев зашкалила за все возможные и невозможные пределы. Но лично меня задушит жаба слопать два простых куриных яйца по космической цене. Перекушу в городе. Неужели хозяевам заведения не стыдно?
Официантка развела руками.
– Они за границей живут, сами посетителей не обслуживают. Гнев народа на мою голову падает.
Я пошла на парковку, путь лежал мимо ларька с книгами. Любопытства ради я обозрела витрины. Не зайди я в кафе, меня мог бы ошеломить ценник на старую книгу Смоляковой «Лысая птичка счастья», которую выпустили в бумажном переплете аж год назад. Девятьсот девяносто девять рублей!
– Берите, берите, – стала подталкивать меня к покупке продавщица, – очень интересная.
– Недешевый томик, – сказала я.
– Ты что, нищая? – накинулась на меня тетка за прилавком. – На бомжиху не похожа, разодета, как на праздник.
– На мне простые джинсы и толстовка, – непонятно почему начала оправдываться я.
– Ха! – впала в раж продавщица. – Расскажите, цветы золотые! Подумай, кому врешь! Да я на работе весь гламур читаю. Могу точно сказать, скока ты, нищета убогая, за шмотье заплатила! Кроссовки одни три мои зарплаты стоят.
– Мне их подарили, – пробормотала я.
– Ой-ой-ой! Где мне друзей-олигархов взять? – скривилась собеседница. – Круче твоей обуви только это! Во!
Передо мной на прилавок шлепнулся журнал.
– Гляди! – закурлыкала торговка. – Новинка осенне-зимнего сезона. Индивидуальный дизайн. Сделают любого цвета, на мыски нанесут твои инициалы! Покупай! Не стесняйся! Стоят, как автомобиль!
– Мне они не нравятся, – возразила я и ушла, мигом вспомнив парня по кличке Бизон, который пришел ночью в магазин к Тигру точь-в-точь в такой обуви, какая рекламируется в журнале. Похоже, юноша не из бедной семьи.
Путь до офиса занял много времени. В городе, как обычно, увеличивали тротуары, укладывали на них новую плитку. Дорожная техника перегораживала улицы. И в очередной раз поменяли движение в центре, там, где я вчера могла повернуть налево, сегодня возник знак, запрещающий маневр. До агентства я добиралась долго.
– Наконец-то, – обрадовался Фил, – я разузнал все про Жестянкину.
Я взяла чашку, включила кофемашину и начала рыться в шкафу.
– Опять печенье лопаешь, – упрекнул меня компьютерщик, – нет бы нормально позавтракать.
– Совесть не позволила мне «амлет», через букву «а», за полторы тысячи есть, – вздохнула я, – наверное, надо навести порядок с ценами в аэропортах, где людей грабят! И еще! Следует запретить хитрить с весом! Например, масло! Пачка вот уже полтора года не становится дороже. Но подожди радоваться. Ранее в упаковке было двести пятьдесят граммов, потом стало чуть меньше, меньше, еще меньше. Сейчас вес маслица составляет сто семьдесят пять граммов. Но цена-то прежняя. Поднимали цену на продукт из сливок? Нет! И это чистая правда. Вот про вес все упомянуть забывают.
– В пакете молока теперь девятьсот миллилитров, – вздохнул Фил, – раньше там ровно литр был. Ладно, вернемся к делу. Клавдия Жестянкина медсестра. Работала в разных психиатрических лечебницах, потом служила в лесной школе Розанова. Никогда не выходила замуж, что не помешало ей заиметь двух детей, сына Никиту и дочь Майю. Парень толковый, окончил школу на одни пятерки, получил медаль, поступил сначала в медицинский, понял, что врач не его профессия, и ушел на мехмат. Работал в разных местах. Последние пару лет в представительстве очень известной американской фирмы, которая производит компьютерные игры. Недавно перебрался в США, ему предложили небольшую начальственную должность в головном офисе. Не женат, детей не имеет. Что такому стоит собраться? Вот он и улетел. Клавдия родила мальчика в юном возрасте. От кого, неизвестно. Потом появилась Майя, которая в семь лет пошла в ту же школу, где учился брат. Ничего удивительного в этом нет. Жестянкины жили в деревне Сосенки, в ближайшей округе было лишь одно учебное заведение для детей. Думаю, директриса школы не ожидала от девочки ничего дурного. Ведь ее брат получал одни пятерки, его из первого класса сразу перевели в третий. Вундеркинд. Майя же оказалась диаметрально ему противоположной. Несколько раз оставалась на второй год. В тринадцать лет она посещала четвертый класс, который ей из-за пяти двоек в четвертой четверти так и не удалось окончить. Мать, наверное, поняла: ей не справиться с безобразницей, и отправила ее к своей тетке в село Ахмадское. Там следы Майи теряются. Что с ней, где она сейчас, неизвестно. Ахмадское – это Кавказ, а там в тринадцать-четырнадцать лет девочка уже взрослая. Возможно, Майя удачно вышла замуж, родила детей и сейчас, несмотря на далеко не пожилой возраст, нянчит внуков. Вероятно, живет где-то в горах. Я не нашел ее ни в одной социальной сети. Нет отметок о браке младшей Жестянкиной или о ее смерти. Отсутствует мобильный телефон, емайл, кредитки. Но я слегка покопался в навозной куче и выудил если не жемчужное зерно, то некий намек на него.
Тетя – это сестра матери или отца. У Клавдии Жестянкиной нет никакой родни, следовательно, она не могла отправить Майю на Кавказ к своей тете. Клава родилась у местной пьяницы Оли. Та появилась в деревне уже беременной. Пришла от шоссе, стала проситься на постой, ее приютил местный батюшка, сердобольный отец Дмитрий. У них с матушкой Екатериной детей не было, вот они и приголубили Олю. Вскоре на свет появилась Клава. Спустя пару лет после рождения младенца дом батюшки ночью подожгли. Погибли все, кроме Клавдии. Стояло очень жаркое лето, девочку положили спать в коляске на огороде. Понятное дело, малышка попала в детдом, в шестнадцать лет вернулась в село, стала жить в летней кухне, которую когда-то построил отец Дмитрий. Клава старательно пыталась выкарабкаться со дна жизни, поступила в медучилище, окончила его. Своих детей в интернат не отдавала, они жили с ней. Как девушка ухитрилась совмещать учебу и воспитание детей, я не знаю, думаю, ей кто-то помогал. До момента отправки Майи в Ахмадское Клава продолжала ютиться в крохотном ветхом строении. И вдруг! Вскоре после того как дочь отправилась к мифической тете, Клавдия покупает добротный новый сруб, нанятые рабочие в кратчайший срок возводят крепкое здание с двумя входами, под черепичной крышей. Соседи, наверное, разинули рты. На тот момент, кстати, она уже не работала в «Розовой Луне», пристроилась в Москве в малопопулярный центр «Здрав будь». Служила там медсестрой, потом в разных других больницах работала, сейчас подрабатывает сиделкой. Никита давно жил отдельно, снимал квартиру в Москве. Вот и вся история. Вроде простая, но возникли вопросы.
