– Я сам не понимаю. Но каким-то образом нас прокололи, ведь так? Пусть ребята покопаются в окрестностях – вдруг найдется какая-нибудь нора, дыра…
– Сделаю, шеф. Только я бы не хотел сегодня трогать Кренца. Пусть отдохнет хотя бы до вечера. Я лучше сам схожу.
– Когда ты проходил контроль лояльности?
– Позавчера, – ухмыльнулся фон Белов. – У меня алиби, шеф.
Нойман посмотрел на Гуго. Тот кивнул.
– Ладно. Действуй, старина…
Когда в кабинете остались лишь четверо, Нойман сказал:
– Гуго, приступай. Меня здесь нет.
– Ты наверх?
– Нет, просто отключусь на четверть часа – иначе умру… Продолжайте, ребята.
Нойман снял очки и лег лицом на скрещенные руки.
– Привилегия начальства… – пробурчал Гуго. – Ну, ладно. Штурмфогель, что ты знаешь про отряд «Гейер»?
– М-м… Ничего. Знаю, что он существует. Что подчиняется лично шефу и выполняет специальные задания по ликвидации… в общем, на кого покажет шеф. Вот – командира в лицо знаю. Вроде бы всё.
– Отлично. Если такая любопытная длинноносая тварь, как ты, ничего не знает о нашем маленьком секретном отряде, можно надеяться, что и крыса знает о нем примерно то же самое. Поэтому я хочу провести всю операцию силами «Гейера», прикомандировав к нему еще и тебя.
– Зачем?
– Потому что они тактики-исполнители, а ты опер и стратег. Они работают сильно и четко – но только одноходовки. Дальше объяснять?
– Желательно.
– Я тебе доверяю. Пока для меня только ты… не то что вне подозрений, но – наименее подозреваемый. Достаточно веское основание?
– Не знаю, Гуго, чем я заслужил… но спасибо. Тем, что автор сообщения – мой агент?
– И этим тоже. Впрочем, по совокупности. Не отвлекайся. Выкладывай свои соображения.
– А как ты думаешь, найдется у шефа капелька коньяку? – спросил Штурмфогель. – Или нам лучше попросить кофе?
– Меня уже воротит от кофе, – сказал Гуго. – А шеф коньяк не пьет, ты должен помнить.
– Ну да. Шеф антипатриотично пьет русскую водку. Где он ее держит?
– Сейчас…
Гуго заглянул в небольшой американский рефрижератор, скромно припрятанный за шкафами картотеки. Там стоял мельхиоровый поставец с хрустальным графинчиком, тремя рюмками и двумя розетками: с нарезанной датской салями и с очищенными креветками.
– Он знал! – сказал Гуго, разливая водку.
Штурмфогель поднял рюмку.
– Во-первых, я рад, что мы познакомимся поближе, – сказал он Хете. – Но главное, я хочу выпить за этого дурака-американца, который уже три года живет одной ногой в аду… в общем, чтоб ему повезло. Он очень понравился мне, парни. Ко всему прочему, нужно что-то предпринять, чтобы его, не дай бог, не подставить…
Ираклион, 10 февраля 1945. Около 6 часов утра
За ночь нагнало туман; прибой теперь казался совсем близким: слышно было, как в волнах перекатываются камни. Темень должна была стоять полная, но нет: лучи прожекторов беспорядочно месили туман и море, и по потолку пробегали странные сполохи.
Айове Мерри снова – который раз – приснился чудесный и страшный сон…
…тебе сюда, сказал кто-то, беги, и он бросился вперед, лед подавался под ногами, но держал, держал! – бесконечный бег над глотающей бездной, но вот и берег, и грохот, отлетающий от обрыва, а потом – ворота в каменной стене, медленно открываются, за ними испуганные лица, Серый рыцарь (шепот многих уст), скорее, скорее… и следующий удар (чей? не помню…) приходится в прочную стену, а его уже ведут под руки, и броня опадает с тела, как кора с тех деревьев, что сбрасывают кору, он наг, но здесь вода, в воде плавают розы, одни цветки, без стеблей, и две наяды…
Он знал, что больше не уснет. Это просто страх. Ты не сходишь с ума.
В прошлом году он осторожно пытался проконсультироваться у армейского психиатра: сны, которые повторяются из ночи в ночь, – это что? Но психиатр прописал бром и мокрые обтирания, а неофициально посоветовал походить по всяким ночным клубам с номерами: помогает… Тогда они еще стояли в Риме.
С проститутками Айова скучал. Возможно, как и они скучали с ним.
Проклятый Эрвин, подумал Айова. Он открыл окно. Мокрый, соленый, холодный воздух толкнул его в грудь. Если бы ты тогда…
Зачем?!
Он знал, зачем. У него все еще оставалась надежда вернуться в тот небывалый сад, к наядам Джулии и Яне… Эрвин сказал, что несколько недель занятий – и у Айовы получится всё. Он может, и осталось только – научиться…
Проклятый Эрвин. Временами он становился главным врагом. Без него жизнь была бы нормальной, тихой…
Пресной. Никакой.
Он показал, что такое жизнь на самом деле. Зачем вообще нужно жить. И это давало силы, как ни странно.
Впрочем, следует быть справедливым. Пристальные сны начались у Айовы задолго до встречи с Эрвином. Собственно, поэтому он и ненавидел Ираклион…
Это было то место, в которое раньше он попадал сразу после смерти.
Когда он впервые приехал с аэродрома, то чуть не закричал от ужаса: городок, окруженный крепостной стеной, форт на островке, узкая дамба – все это словно выплыло из его снов. Разве что море оставалось живым, пусть серо-зеленым и холодным…
Да. И город снов не кишел английскими моряками и американскими летчиками. Он был почти пуст, и лишь немногие жители сидели на табуретках возле своих дверей.
И еще там не было дня. Ночь или сумерки.
Чернолицая мадам Теопия сама нашла его: подошла и сказала пароль. С тех пор Айова стал завсегдатаем маленького полуподпольного борделя. Впрочем, уединялся он только с самой мадам и потому среди простых посетителей, зенитчиков из форта и летчиков истребительного авиакрыла, слыл гурманом и сволочью.
Все равно Ираклион оставался для него городом-тупиком, из которого не было выхода.
Яна и Джулия… Он вспоминал их не только и не столько за постель, которую они легко и охотно с ним делили, а за какой-то веселый звон и сияние, исходившие от них. Люди так не звучат, и девушки, с которыми он встречался после, казались вырубленными из сырых чурбаков.
Проклятый Эрвин…
Может быть, тебе будет легче, сказал он, уходя (холодный темный Лондон и час, неотличимый от ночи; скоро завоют сирены), если ты будешь знать: то, что ты станешь сообщать мне, прежде всего будет предназначено для защиты верхнего мира. Твоих наяд. И всего того, что их окружает. Война началась слишком рано, мы – те, кто бывает там – не успели договориться. Ты будешь работать не на Германию, а на верхний мир. На Хайлэнд…
Агент Хайлэнда… Айова знал, что если его поймают, то расстреляют как простого нацистского шпиона.
