Рим, 12 февраля 1945. 4 часа утра
Волков вернулся с рандеву в состоянии веселого бешенства и добился, чтобы генерала разбудили. Пока тот продирал глаза и умывался, Волков испепелял взглядом легкомысленные вражеские японские акварели, украшающие стены приемной. Он сознательно накручивал себя, чтобы выглядеть естественнее.
– Хотели новостей? – спросил он вместо приветствия. – Так вот: весь «Факел» стоит на ушах. Они знают о том, что среди них есть мой человек.
– Та-ак… – Донован опустился на стул. – Значит?…
– Значит, кто-то из ваших стучит, – он продемонстрировал работу телеграфного ключа: та-тата-та.
– Из моих? – генерал никак не мог проснуться. – Почему именно из моих?
– Да потому что никто из моих о существовании того человека не знает. А среди ваших эта новость распространяется мною строго по графику… Так что – вытащим подлеца и поджарим с луком.
– Я его утоплю. Собственноручно. В нужнике для нижних чинов…
– Он мне нужен. Я сам набью из него чучело. Сам, понимаете? И это будет хорошее полезное чучело. Что ни делается, все к лучшему. Теперь «Факел» практически парализован. Пусть ловят свою черную кошку в темной комнате…
– А вы? Как вы собрались ловить мерзавца?
– Ничего проще, – ухмыльнулся Волков. Вытащил пачку «Голуаз» и потянул со стола огромную зажигалку в виде конной статуи генерала Першинга. Пустил струю дыма. – Они узнали это девятого февраля. Сейчас я посмотрю, кому эта приятная новость была сообщена после четвертого. И всё. Такая информация передается горячей.
– Понятно… Но ведь это может быть и случайная утечка: кто-то сболтнул любовнице или приятелю…
– Тогда надо будет расстрелять всех, – сказал Волков. – Включая вас. Нет? Когда в частях такая дисциплина…
В списке было трое: инструктор-парашютист, врач-психолог и заместитель коменданта, отвечающий за переход границ, транспорт и связь.
Врач был пси-нулевой, двое других – пси-латентные.
– С этим проще, – Волков поскреб ногтем по папке с личным делом врача, – а тех двоих придется допросить с пристрастием… Начнем с того, который проще. И распорядитесь: через пятнадцать минут я должен быть в воздухе.
Донован посмотрел на часы и потянулся к телефону. Не через пятнадцать, а через тринадцать минут двухместный «тандерболт», служащий генералу в качестве скоростного авизо, оторвался от полосы и взял курс на юго-восток.
И уже час спустя несчастный психолог рыдал в своей палатке, понимая, что он опять ребенок, что видит кошмарный сон, – но не понимая совершенно, за какие тайные грешки этот кошмар снится именно ему, а не проклятой рыжей прыщавой соседке, специалистке по щипкам с выворотом…
Нарыдавшись, он снова уснул, а потом несколько дней бродил в тоске, вечерами пил – но постепенно забыл об этом эпизоде, не зная, что пережитыми заново детскими унижениями оплатил ни много ни мало – сохранение своей жизни.
Берлин, 12 февраля 1945. 10 часов 30 минут
Полхвоста действительно как-то посвежел за прошедший день и уже не производил впечатления забитого и заморенного голодом подростка. В глазах появилась – еще робкая – наглость, а в голосе – скандальные нотки. Впрочем, Штурмфогель надеялся, что сутки или двое этот стервец продержится без срывов.
Сопровождал Полхвоста Алим, один из сотрудников Эделя, спец по средиземноморскому региону, полугрек-полутурок, крупный усатый мужчина с медленными уверенными движениями. Попав наверх сравнительно недавно, несколько лет назад, он очень быстро там освоился и знал многие тайные тропы. К сожалению, как и абсолютное большинство недавно приобщенных, он не мог полноценно существовать на двух уровнях одновременно, поэтому здесь для него подготовили койку. И – ни Алим, ни Полхвоста не могли перемещаться между своими телами, верхним и нижним, если тела были разнесены чуть больше, чем на десяток-другой километров. Это тоже было индивидуально для каждого: скажем, Нойману приходилось совмещать тела практически в одной точке (самое интересное, они как-то узнавали о том, что хозяин собирается перемещаться, и собирались-таки в нужный момент в нужном месте), а тот же Штурмфогель с некоторым напряжением, но мог найти себя наверху или внизу с дистанции в добрую тысячу километров.
Впрочем, весь этот подсчет километража имел довольно абстрактный характер: расстояния наверху и внизу сопрягались весьма произвольно и различались когда в разы, а когда – в десятки раз; естественно, Верх был меньше, плотнее, компактнее…
Так что обоим разведчикам предстоял наверху полноценный путь обратно – со всеми возможными затяжками времени и вероятными опасностями.
– Алим, – пожимая ему на прощание руку, сказал Штурмфогель, – очень многое будет зависеть от быстроты. Назад – со страшной скоростью. Если вы вернетесь вечером, то… проси что хочешь.
– Вечером не обещаю, штурмбаннфюрер, – честно сказал Алим. – Если очень повезет, то к ночи. А скорее, уже ночью.
– И все-таки – попробуй что-нибудь придумать.
– Что тут придумаешь… Попробую.
– Если вернетесь ночью – тут же ко мне. В любой час. Я распоряжусь, чтобы пропустили.
Когда разведчики ушли: Алима после короткого судорожного припадка уложили на кровать, и теперь он как будто спал (глаза метались страшно под недосомкнутыми веками), а сразу поскучневший Полхвоста был спроважен Эделем учить уроки, – Штурмфогель подошел к Гуго.
– Ты, наверное, хочешь меня о чем-то спросить?
– Хочу. Какие результаты?
– У нас появилась возможность внедрить в группу Коэна своего человека.
– Что?! И ты так спокойно об этом говоришь?
– Могу сплясать. Или спеть. «Мы шли под грохот канонады!..»
– Тихо-тихо-тихо… не надо. Так. Подробности. Выкладывай.
– Брат Коэна, по прозвищу Рекс, вызвал из Лемберга кузину – видимо, в качестве личного порученца. Эйб ее ни разу в жизни не видел. Поэтому, если мы чисто уберем Рекса, то…
– Я понял. Так. Молчи. Так. Это хороший план. Но еще лучше – не убирать, а захватить и побеседовать…
– Нет, я против. Гораздо больше риска. Малейшее подозрение – и наш человек гибнет.
– И все же я бы рискнул. Продумай и этот вариант. Вдруг?…
– Хорошо, я подавлю мозгом. Поговорю с Антоном. Он как раз прорабатывал варианты…
– Ты сейчас к нему?
– Да.
– Удачи…
Штурмфогель перелился в верхний мир, спустился из окна кабинета по веревочной лестнице и, не теряя времени, направился к причальной башне цеппелинов. До нее было десять-двенадцать минут неторопливой ходьбы.
Сейчас к башне было прицеплено три ослепительно-белых сигары: две гигантских и одна поменьше. На открытой посадочной палубе стояли люди: несколько десятков. Оттуда открывался восхитительный вид…
