В дверь требовательно заколотили, и Мерри вдруг съежился, быстро сунул вальтер в карман и засуетился, заметался глазами по сторонам, как будто его чуть не застукали с чем-то немыслимо позорным.
– Открывайте, Мерри, это полиция!
– Да-да!..
Пинком ноги он отправил чемодан обратно под кровать и бросился копаться в замке, который заедал.
Мерри ожидал увидеть целый наряд полиции и даже парней из комендантского взвода с карабинами наизготовку, но в коридоре стоял лишь одинокой «эм-пи» в каске и темных очках.
– Руки за голову и к стене, – приказал он.
Мерри подчинился. Почему-то возникло вдруг острейшее чувство нереальности происходящего. Или напротив – возвращение в реальность, от которой успел отвыкнуть? Так после кошмара не узнаешь родную постель…
Полицейский небрежно похлопал Мерри по бокам, миновав (!!!) карман с вальтером, и потребовал:
– Фотографии.
– Кх…акие? Еще? Фото… графии?
– Не паясничайте, майор. Нам все известно. Вы похитили совершенно секретные документы с авиабазы Вамос для передачи их противнику. Вы подлый нацистский шпион, Мерри. Но вы проиграли. Ваша карта бита.
Он снял очки и уставился на Мерри ужасными немигающими глазами. Белки проросли толстенными узловатыми багровыми жилами; зрачки были крошечными, как следы от проколов иглой. Тяжелые веки серо-коричневого цвета и такие же мешки под глазами. Было в этих глазах еще что-то невероятное, не сразу уловимое, но порождающее такой ледяной ужас, какого Мерри не испытывал, наверное, и в том лесу с пауками…
Бывает тяжелый взгляд. Или неподвижный взгляд. Здесь иначе: глаза двигались, но не как у людей, мелкими легкими скачками, – эти поворачивались медленно, словно позади глазного яблока натужно вращался моторчик с понижающим редуктором.
И Мерри понял, что все это – лишь продолжение кошмара, не более. И поступать можно и нужно по логике сна…
– Гнида, – говорил полицейский, читая незнакомые слова по невидимой бумажке. – Ты ответишь за всё. Где фотографии? Сдавайся, дерьмо!
Неловким вязким движением он потянулся к кобуре, и тогда Мерри выхватил свой вальтер и выстрелил полицейскому в грудь. Как многие тыловые крысы, Мерри был хорошим стрелком из пистолета. Полицейский отступил на шаг, зажал ладонью маленькую дырочку на кармане, побледнел и тихо спросил нормальным испуганным голосом:
– Ты что?… Ты кто? Зачем…
Потом он сел на корточки, прислонясь к стене, запрокинул голову, сказал: «Ой, мамочка…» – и умер.
Что же дальше, в совершенной растерянности подумал Мерри, надо бежать, где Дрозд, почему так, я же не хотел. Случившееся было нелепостью. Сон или не сон? Узнать было нельзя, пока всё не кончится.
Он зачем-то положил вальтер на колени трупа, полез в чемодан, достал черный запечатанный конверт, сунул в карман – и бросился к лестнице.
В спину ему ударил телефонный звонок.
Мерри не остановился.
(…если бы Гуго позвонил минутой раньше, все дальнейшие события пошли бы, наверное, совсем иначе…)
Когда он выбегал из здания – слева, из-за угла, разгоняя громким сигналом гоняющих мяч мальчишек, показался зеленый армейский джип. Мерри резко свернул направо и быстро зашагал, втянув голову в плечи и изо всех сил стараясь быть незаметным. Джип обогнал его и не остановился. Он был полон веселых американских офицеров вперемешку с веселыми черноволосыми итальянскими женщинами. Джип не мог вместить больше пяти человек, но казалось, что их там очень много.
Какое-то наитие повлекло Мерри в темный переулок, закончившейся ведущей вверх лестницей. Дома стояли сплоченно, окна первых этажей были забиты досками, вторых и выше – зияли. Потом и лестница кончилась, уткнувшись в безголовый мраморный бюст. Дальше все было завалено горой битого кирпича. Потом он разглядел извилистую тропинку, ведущую через эту гору.
Зачем я здесь? – мелькнула вдруг кощунственная мысль. Он пришел сюда не по своей воле. И Мерри сверх сил своих забарахтался, словно уставший пловец, решившийся перебороть течение.
Свернув с тропы (в полной темноте, в бешеном звездном водовороте дна своих глаз), он стал карабкаться по непроходимым завалам (что-то осыпалось и скрежетало) – и вдруг (но не скоро) оказался в половинке комнаты. Раздавленная железная кровать с шарами на покосившихся спинках стояла у стены. На кровати лежал раскрытый чемодан. Из чемодана высовывалась какая-то цветастая тряпка. Мерри закрыл крышку, поставил чемодан на пол и сел на него сверху, будто трамбуя вещи. Было тоскливо и страшно. Больше всего на свете хотелось вернуться на тропу и дойти до конца – до того места, где его ждали. Но он не хотел больше быть чьей-то послушной тварюшкой. Он плакал, но продолжал сидеть…
Может быть, прошел час. Может быть, несколько часов.
Не понимаю, подумал Волков. Что-то пошло не так. Не понимаю…
С одной стороны, он знал, что жизнь полна случайностей и его креатуру вполне мог сбить шальной грузовик, или на его голову мог упасть кирпич, или какой-то бандит, бывший городской партизан, которых все еще немало обретается в здешних трущобах и развалинах, польстился на хорошие офицерские ботинки… Вероятность нежелательных, но совершенно случайных событий всегда отлична от нуля. Другое дело, что удачливость – самое необходимое качество, если ты занимаешься созданием сложных многоходовых комбинаций с подставками, ловушками и подножками… И когда что-то случается – даже от слова «случайность», – следует сделать глубокую морщину на лбу и сильно-сильно задуматься: а так ли уж гармоничны и легки твои отношения с мирозданием?
Сразу поймешь, что нет.
А здесь – два удара подряд, и оба так или иначе связаны с младшим братцем Эйба… Да, оба удара пришлись по нему самому – ну и что? Кто-то сильно не любит выходцев из города Дрездена. Но насколько больше он не любит тех, кто там остался!..
Ты что, дурачок, собрался это раскапывать? – спросил он себя недоуменно. Да если только заподозрят, что ты скосил глаза в сторону столба дыма…
На пятнадцать километров в небо поднялся тот столб. И долго еще будет ветер носить над всей Европой пепел какой-то страшной тайны.
Волков вяло махнул рукой пожилой тетке-официантке, подсунул под пустой бокал десятку, встал, демонстративно пошатываясь, и с явной неохотой удалился.
Над тайной своего будущего исчезновения он надеялся повесить тоже не самый маленький султан дыма…
Рим, 22 февраля 1945. 01 час
Мерри очнулся в очередной раз. Луна – еще не полная, а так, в три четверти, – висела за провалом окна без рамы. Одна на куске черного неба. Цвет ее был красноватый – оттенка скорее крови, чем кирпича.
Он чувствовал странное тягостное болезненное опустошение: будто из него выдрали кусок внутренностей. Но в этих внутренностях кто-то таился: опухоль или паразит…
