Но он знал, что идут они не на строевой смотр и что никто их там за настоящих немцев принять вовсе не должен…
Хорватия, 8 марта 1945. 09 часов 30 минут
Может быть, это не то место? Гуго еще раз сверился с картой, предусмотрительно разысканной на яхте. Какой-то дерьмовый полурусский язык… Да нет, место то самое. Характерный изгиб реки, гора, перекресток дорог, часовня, оливковая роща на низком обрыве, ферма… Правда, от фермы осталось лишь пожарище, черная печь с косо обломленной трубой да остов старинного трактора на железных гребенчатых колесах. Костры Гуго разводил именно там, неподалеку от пожарища, в довольно глубоких ямах, вырытых неизвестно для чего – чтобы сверху было видно, а от леса – не было. Но никто там и не пролетал над ними…
Этот день и эту ночь придется провести здесь же, в детской игрушечной землянке, частично вырытой в глиняном откосе, а частично сплетенной из лозы и хвойных веток; он набрел на нее каким-то чудом, а может, волчье чутье вывело, землянку не разглядеть и с десяти шагов… но если «шторх» не прилетит и на следующую ночь – придется возвращаться к яхте и хоть под парусами, а плыть на запад, в Италию – и там сдаваться американцам. Потому что это лучше, чем попасть здесь в руки четников или партизан-коммунистов.
Может быть, Джино думает иначе… вот он сидит, молча глядя перед собой, обхватив руками колени…
Первоначальный план – добраться до Загреба – Гуго похоронил уже в первый день после высадки.
Это сколько же прошло?…
Два дня…
А кажется – месяц.
– Только не притворяйся, – сказала Эрика. – Я запрещаю тебе притворяться, слышишь?
Гуго молчал.
– Я не знала, что будет так тяжело, так трудно. Понимаешь? Я знала, что ты меня разлюбил, но я не знала, что об этом так трудно слышать. Я тебе надоела. Скажи, что я тебе надоела. Не лги. Я запрещаю тебе лгать мне. Лги другим своим бабам, а мне не смей. Ты мной пресытился и больше не хочешь? Или дело в чем-то другом? Да, в другом. Ты вздрогнул, и я поняла. Это она, та толстожопая стерва? Скажи, что да. Не молчи, слышишь? Я так не могу больше…
– Да, – сказал Гуго. – Это она.
– Я понимаю тебя. В другое время я сама отправила бы тебя к ней. Дала в руки веник из цветов и сказала: иди. Но сейчас… Посмотри вокруг. Посмотри на эти стены. Мы можем запереться здесь, выбросить ключ за окно и никого не пускать. Когда-нибудь все кончится, ведь правда? Тогда мы выйдем отсюда. Не может это долго продолжаться. А мы будем здесь, одни, и нас никто не найдет.
Это на весь день, в отчаянии подумал Гуго. Почему я ее не убил совсем?…
– Да, – сказал он.
– Ты думаешь, я заслужила такое отношение? Чем, скажи, ну чем? Тем, что давала только тебе? Я не горничная, которую можно трахнуть и отослать. Почему я тебя встретила, скажи? Почему? Вернее – за что мне это? И почему именно я? На тебя заглядывались другие – но ты хотел меня, скажи, ведь хотел? Тогда в чем же дело? Я не сварлива, не стара, у меня не сальная кожа, как у некоторых… Нет, я знаю, что ты ни при чем, ты ведь лишь плод моего воображения, как и все остальное вокруг, но все же – почему? Почему? Да, ты ни в чем не виноват, но ведь и я ни в чем не виновата! Почему бы нам не запастись терпением и не попробовать еще раз? Все можно решить, если захотеть. Ты думал, что если любишь меня, то имеешь меня? Но ведь это не так. Я – живая, пойми, я – живая. Я пыталась что-то делать с собой, чтобы стать хоть немного мертвой и холодной, как ты, но я не могла. Почему я люблю такого мертвого? Наверное, именно потому, что живая и теплая… и, может быть, есть еще надежда? Скажи, есть? Если ты скажешь, что есть, я буду жить.
– Есть, – сказал Гуго.
Арденнский лес. 8 марта 1945. 10 часов
Как всегда, когда до начала операции оставалось меньше двенадцати часов, у Волкова начинала зудеть вся кожа. Больше всего не давали покоя голова, подмышки и промежность, все время хотелось почесываться, скрестись… не помогали ни баня, ни одеколон, ни всяческие присыпки. Да, это нервное. Ну и что?
У всех есть нервы. В конце концов.
Меньше полусуток…
Париж, 8 марта 1945. 14 часов
– Ладно, Юри, – Штурмфогель похлопал Кляйнштиммеля по опущенному кругловатому плечу. – Тебя переиграли. Бывает. Он очень сильный игрок, это Волков…
– Я никогда не прощу себе…
– Да перестань. Уже не осталось ничего, что ты способен был бы себе простить или не простить.
– …что подозревал тебя. Что…
– На моем месте мог оказаться каждый. Брось. Всё. Всё! Прожито и забыто. Хватит истерик. Ты мне нужен, Юри. Встряхнись.
– Да. Да, все нормально. Я слушаю. Говори.
– Люди. Мне нужны люди. С оружием. Хотя бы человек десять. Ты можешь собрать сюда столько бойцов? Чтобы вечером они уже были тут?
Кляйнштиммель встряхнул головой. Зажмурился, открыл глаза. Штурмфогель все так же стоял перед ним.
– Да, конечно. Смогу. А что нужно будет делать?
– Что делать, что делать… Отбиваться от командос. От настоящих командос…
– А десять человек…
– Мало. Но я сказал – хотя бы.
– Понял. Так. Если я успею… – Кляйнштиммель задумался. – Да. Еще шестеро. Шестнадцать в общей сложности. Нормально?
Штурмфогель кивнул.
– Но тогда мне нужно… прямо сейчас…
– Да, – сказал Штурмфогель чуть рассеянно. Что-то внутри него самого отвлекало его от важного разговора. – Да, Юрген. Займись этим. Только вот что… на всякий случай…
– Да?
– Ничего не сообщай центру. Хотя бы до завтра. Мы вроде бы во всем разобрались, но… вдруг мы еще чего-то не знаем? Волков же изощрен, как Сатана. Может быть, именно на этот случай у него что-то припасено под подушкой.
– Хорошо, – легко согласился Кляйнштиммель. – Теперь: где мы с тобой встретимся? Мы подъедем на машинах…
Штурмфогель развернул карту. Что-то помешало назначить встречу возле самого прохода, в том переулке. Потому что там тупик, объяснил сам себе Штурмфогель. Никогда не назначайте встречи в тупике…
– Вот здесь, – показал он. – Под эстакадой. В восемь тридцать. Реально?
Лишних шесть-семь минут ходьбы. Но, по крайней мере, будет хороший обзор во все стороны…
Штурмфогель смотрел ему вслед, как он идет, сгорбившийся, кособокий… уничтоженный. Что я сделал неправильно, вдруг спросил он себя. Потому что где-то в глубине кто-то орал: ты идиот! Ты последний идиот! Но голос тот был тонок и невнятен.
Кляйнштиммель разминулся в дверях с Лени, почти шарахнулся от нее…
Да, от такой женщины можно шарахнуться.
Синяки не только от побоев – хотя и побои имеются. Но все же били Лени чуть-чуть, видимо, на что-то в дальнейшем рассчитывая. Или же наоборот – не рассчитывая ничего выбить. Плохо и то, и другое… тьфу, что я несу, ужаснулся Штурмфогель, это хорошо, что ее не били… но все же – еще одна вещь, которой я не понимаю. Волков постоянно ухитряется ставить меня в тупик, задавая никчемные вопросы… просто среди этих никчемных вот-вот обязательно попадется нужный, и я не буду знать, какой именно…
