– …утром нашла тонкую лиану, совсем тонкую, усик, наверное, которым она цепляется, когда лезет с дерева на дерево, привязала тючок и потащила за собой, уж очень мне жалко было платье, не могла я его бросить – это было последнее, которое мне мама сшила. Просто память, понимаешь? И ещё в тючке были нож и фляжка, они из велосипедика выпали. А сам он так и остался на дереве, крепко зацепился… И я совсем не уверена была, что иду правильно. Потому что опять дымка на небе и ни Башни тебе, ни солнца, ничего. Поэтому я на тот холм и начала взбираться, чтобы сверху посмотреть – ну, а вдруг что-то увижу? И почти сразу наткнулась на обтёсанные камни. А потом, поближе к вершине – началась стена. Но я только потом поняла, что это стена, а сначала подумала: то ли лестница, то ли такая вот дорога по насыпи, – я же к ней с торца вышла… ну и полезла вверх. И только поднялась немного, смотрю – а из кустов, рядом с бычьей тропой старой, которой я топала, выплывает пыльца. Маленькое такое облачко, прозрачное. Я его и не учуяла совсем. Рядом прошла. Она меня тоже, наверное, не сразу учуяла… Я стала совсем как мёртвая, не дышу и смотрю мимо, а там ещё одно облако выплывает и ещё. И все – по этой тропике, откуда я пришла. Задержись я на какую-то минуту… и вслед за мамой. И вижу я всё это, и понимаю, а мне совсем не страшно, как деревяшке, здорово, да? Дождалась я, когда они все скрылись, ещё постояла для верности – и дальше по верху стены, она широкая, больше метра. И вот уже над землёй высоко – вижу: поверх кустов, поверх деревьев другие развалины каменные, и понятно, что это дом. Огромный дом, как воздушный дворец, только на земле и из камня. Я так удивилась… Ты потом рассказывал, помнишь, что раньше планета наша была богатая, очень богатая… ты не отвечай, я знаю, что правильно говорю, а если буду говорить глупости, ты мне потом объяснишь, что это глупости, потом, не сейчас, хорошо? Так вот тогда я это своими глазами увидела и сразу поняла, и потом не удивилась ни разу. А там дом такой был… я бы побоялась в таком жить, честно. Полы из разноцветного камня, гладкие такие, и двери в десять меня, и окна в двадцать меня, только потолков нет, обвалились, и лестницы обвалились. И всё, конечно, лианами заплетено, а под стенами толстый-толстый мох – тот, который с жёлтыми мохнатками и хорошо пахнет. Я в этот мох легла, он тёплый, мягкий – и уснула. А когда проснулась…
25
Когда она проснулась, рядом с ней лежала лесная волчица, придавив тяжёлой лапой. А волчата хотели с ней играть, но волчица не позволяла им, потому что Кумико спала. А когда Кумико проснулась, волчица принялась её умывать мягким лиловым языком…
Я не знаю, и никто не знает, почему лесные волки, эти огромные страшные хищники, для взрослого человека смертельно опасные – шансов одолеть волка нет, от него можно только спастись на дереве, – почему они испытывают нежность к человеческим детёнышам. Случай с Кумико не первый и не единственный, их описано довольно много. Такое впечатление, что волки заводят человечков подобно тому, как люди в городах заводят щенков. Сначала как игрушку, потом как члена семьи… Пишут, что некоторые дети провели в волчьих семьях по году, а то и больше. И был жуткий случай на юге, когда волки подобрали и пытались выходить мальчика, сборщика Цветов, пострадавшего от пыльцы. Выходить они его не смогли, мальчик умер, и волки закопали его и потом охраняли его могилу, не позволяли к ней подойти…
Кумико прожила у волков восемь дней. Однажды она увидела, как над головой совсем низко проплыла ферма. Тогда Кумико переобняла всех волков, всех волчат, с которыми играла, и пошла туда, куда улетела эта разноцветная связка шаров. Как раз и дымка стала легче, сквозь неё просвечивало солнце – большим красноватым кругом. Кумико шла до ночи. Ночью небо очистилось, и стали видны все три луны, сошедшиеся вместе, а потом в их свете она увидела ферму, стоящую на якоре. И только потом – скалы.
На скалах сидели драконы – один большой и двое поменьше…
26
Седьмой пост – пункт, что называется, полунаселённый. Помимо фермеров, чьи делянки находятся под Скелетами, там время от времени образуется какая-то осёдлая колония, существует некоторое время и рассасывается, осознав собственную ненадобность. На Седьмом посту категорически нечего делать, а можно только прозябать на скудном подножном корму.
Хотя вообще-то место это красивое. Большую часть острова занимает дождевое озеро, на берегу его стоит старая и совершенно не требующая обслуживания фильтрационная станция с ветряным приводом насосов, есть два массивных причала – так что места для жилья практически не остаётся, только треугольник сто на триста метров на западной оконечности. Оттуда открывается вид на Стену скелетов – а значит, на регулярные драконьи утехи. Поэтому сюда довольно часто привозят туристов. Или они сами прилетают – если одиночки. Но таких мало, теперь с каждым годом всё больше и больше организованных групп. А жаль, потому что ещё лет пять назад на туристах можно было очень неплохо заработать. Две компании по две недели – и до следующего сезона живи себе праздно.
Но вот, похоже, и этот канал поступления валюты нам перекрывают понемногу…
27
Когда я подлетел, на всём острове не было ни единого огонька, лишь ветряк и причалы светились зелёным – этакий детский рисунок флюоресцентным карандашом на чёрной бумаге. Я сел поближе к заправке, намереваясь не задерживаться ни минуты. Однако ноги и поясница затекли, поэтому я заставил себя походить, побегать и попрыгать – минут пять-семь, я думаю, – и только потом залить бак и взлететь. И, как оказалось, задержка эта вышла мне очень кстати.
28
Мы с Собакой проделали две трети пути до Денисова, оставив позади и Стену скелетов, и Овечий – большой, но почти необитаемый гористый остров, где пасутся многие тысячи овец, шерсть у них дрянная, но кожа и мясо хорошие, – когда вдруг засбоил правый движок. Я не такой хороший моторист, чтобы по звуку безошибочно определить любую неисправность, но здесь всё было понятно: один из четырёх цилиндров перестал работать; скорее всего, пробило свечу. Ничего особо страшного, Собака ведь в принципе двухместный вертолёт (нужно откинуть пару замков, сдвинуть пилотское сиденье влево, перенести в боковые слоты узлы крепления рычагов и педалей, приподнять и раскрыть утопленное пассажирское сиденье и снова закрепить всё замками), – так что с одним пилотом и почти без груза она могла лететь не снижаясь не то что без одного цилиндра, но и без одного мотора. Хуже, что по прилёте становилось заботой больше – но и это, в общем, ерунда. А вот то, что стук мотора – к беде…
Я уже стал думать, а не вернуться ли мне и не сесть ли на Овечьем, да не отладить ли забарахливший агрегат вручную (знаю, что авантюра; ну, а вдруг?), когда прямо передо мной лопнуло с чудовищным громом ядро, за ним второе и третье, оставляя на месте взрывов светящиеся облака и фонтаны медленно гаснущих искр… а потом канонада стала непрерывной, и всё впереди заволокло сияющим слоистым дымом.
29
Я еле успел уйти влево и вниз, разгоняясь в пикировании до визга моторов и дрожи винтов, а над головой на фоне сияния уже промелькнули крылатые силуэты, три, уже четыре, уже пять – изгибались в виражах, исчезали в пламени и возникали из пламени, – я выровнял Собаку и потянул в темноте, глаза ещё не оправились от светового шока, и я боялся только, что не увижу скалу и вмажусь со всей дури, но нет, увидел и отвернул, обогнул, ушёл от огненной феерии и от вздроченных драконов, которые ещё несколько минут – и приступят к результирующей фазе своих драконьих утех, взлетая высоко над огнями, склещиваясь там, на высоте, и падая-кружась на распахнутых крыльях вниз, в огонь и светящийся дым взорвавшихся ядер… это красиво, когда ты стоишь на земле и смотришь в бинокль или телескоп, а когда пролетаешь мимо хоть на вертолёте, хоть на землюковском катере – ты в большой опасности, потому что эти крылатые твари становятся совсем больные на голову, – особенно те, кому не досталось партнёра. И тогда им – с крыльями ты, без крыльев, с хвостом, без хвоста…
