До этого я год тренировалась, здесь похитила восемнадцать яиц – и вот добралась до девятнадцатого. Вы в курсе, что у драконщиков число «19» считается несчастливым? На всякий случай напоминаю… Я лежала у кустах метрах в семи от гнезда, яиц там было несколько – по крайней мере, больше трёх. Это хорошо, потому что до трёх драконы считать умеют, а так был шанс уйти тихо, без погони. Сторожил яйца крупный серый самец, он сидел на краю обрыва в классической драконьей позе: свесив хвост вниз и задрав плечи выше костяной головы. Он не собирался отворачиваться, пялился на кладку, и только веки его всё чаще и чаще опускались на глаза. Похоже было, что дядечку вот-вот сморит послеобеденный сон.
Наконец глаза его закрылись – и так и остались закрытыми. Я выждала ещё пару минут, затем медленно на четвереньках двинулась к гнезду, стараясь не шелохнуть ни веточки. Это мне удалось. Яиц действительно было много, пять, я взяла одно, с краю, и собралась положить его в сумку, жадно подумав – а не прихватить ли ещё одно?..
И в этот момент в скалу ударила молния.
Она ударила за моей спиной, поэтому мир на мгновение померк, стал фиолетово-чёрным, и только дракон остался таким, каким был, и даже ещё светлее. Звука я не помню, меня как-то надуло и схлопнуло, я вдруг оказалась стоящей на коленях, совершенно не чувствуя тела и не управляя им, одной рукой я держала яйцо, а другой что-то нашаривала на земле, совершенно не представляю, что.
А потом я поняла, что на мне горит одежда. Не выпуская яйцо, я легла на спину и стала кататься по земле…
И тут дракон, про которого я совсем забыла, взмахнул крыльями. И встал.
Я тоже встала. Я знала, что сейчас он меня убьёт.
Нет, время не то чтобы пошло медленно… такого ощущения у меня не было… тут другое. Я откуда-то знала, что времени, как бы мало его ни оставалось, – мне хватит. Я успею всё сделать, причём сделать всё правильно.
Дракон смотрел на меня – вернее, сквозь меня. Если он сейчас шагнёт, то достанет меня башкой, острой и твёрдой верхней челюстью. Или ударит крылом, тем суставом, где торчит шип. Он успеет раньше, чем я добегу до обрыва. Но если я первая брошусь ему навстречу, он чуть-чуть ошалеет от такой наглости, и я успею проскочить у него под крылом…
И попаду как раз под удар хвоста. Хвостом он может рассечь человека пополам.
Нет, надо медленно отступать, продолжая притворяться друкком…
Дракон шагнул вперёд. А я вдруг поняла, что все мои планы бессмысленны и бесполезны, потому что это не одежда на мне горела. Это горел парашют. И прыгать с обрыва – ещё более верная смерть, чем попасть под хвост или когтистую лапу. Или в пасть. Хотя живое эти твари предпочитают в рот не брать.
Однако что-то странное было с драконом, и я никак не могла уловить суть странности. Он…
Он очень осторожно ставил лапу – будто нащупывал путь.
Его ослепило вспышкой. На время или навсегда – не важно. Он попросту не видел меня сейчас.
Я отступила ещё на пару шагов, обернулась. Справа кусты горели, но мне туда и не нужно: лощинка, по которой я сюда приползла – вон там, слева. Всё ещё сдерживая шаг, я стала прокрадываться туда – и тут дракон закричал. Он закрыл голову крыльями и топтался на месте, крича почти как человек…
Вниз я слетела так, как никогда больше у меня не получалось. Сами знаете: подниматься по скалам куда проще, чем спускаться – если, конечно, без снаряжения. Отец подхватил меня на полпути, он приволок бухту верёвки, и дальше уже было легко и просто.
Страх пришёл только ночью. И потом приходил ещё много раз.
А потом его вышиб следующий страх. А его – следующий…
Что я из этого вынесла? Наверное, то, что если я когда-нибудь и умру, то – не успев испугаться. А это уже чего-то стоит.
И сейчас я, в общем-то, не боялась. Хотя опасность была куда как реальнее…
– Я, кажется, понял, куда ведёт эта штука, – Гагарин махнул рукой вдоль штрека, в который мы попали через ту дыру в потолке склада. – Под Стену. Вот смотри… – он развернул план, посветил. – Мы были вот здесь, а теперь – здесь. Повернули вот так… – он показал, – и получается…
– Да, – сказала я. – Похоже, ты прав.
Похоже, он действительно был прав. В недрах острова творились замечательные дела.
В недрах моего острова. Без моего ведома…
Штрек был идеально прямой, сечением примерно два на два. Не знаю, как правильно называются эти П-образные рамы, которыми удерживается свод – но они были из толстого бруса, сколочены очень аккуратно и поставлены на равных расстояниях друг от друга. Такое впечатление, что всё тут делалось на века…
– Как ты думаешь, – спросила я, – где они могут держать отца?
– Н-не знаю. Ты хочешь… э-э… его искать?
– Хочу? – я даже усмехнулась. – Конечно, хочу. Только я не такая дура, как тебе, наверное, кажется. Я понимаю, что сейчас мы без шансов… Надо выбраться, надо…
Я замолчала. Гагарин терпеливо ждал.
– У нас ведь и других шансов не будет, правда? – сказал он наконец.
– Ты?.. – я вдруг закашлялась. Потом взяла себя в руки.
– Я подумал, что тот бумажный костюм выбросили отсюда, – сказал он. – А на драконью ферму этот коридор не выводит – чувствуешь, не воняет? Воздух свежий? Так я и… ну… может…
Я обняла его и поцеловала. И он меня, помешкав, приобнял – неловко, почти деревянно.
Буквально шагов через семьдесят мы наткнулись на то, что с таким грохотом волочили по штреку и перепугали нас. Это был сварной железный ящик в рост человека на сплошных сварных колёсиках. На боку у него была дверца с задвижкой.
Гагарин, естественно, полез смотреть, что там, внутри. А мне вдруг послышались шаги, и я приготовилась стрелять. Но шаги не приближались…
– Смотри, – Гагарин выбрался наружу.
В руках у него были какие-то картонные трубы – одни размером с толстый карандаш, другие – с бутылку.
– Вот оно где всплыло…
– Что это?
– Взрывчатка. В позапрошлом году в Ньёрде студентов-химиков арестовали, слышала?
– Нет. Я…
– Ну, не важно. В общем, похоже, это их изделия. При аресте у ребят нашли несколько килограммов, а химикатов они извели несколько тонн… А что это шумит?
– Понятия не…
КУМИКО
Я не вела счёт дней…
Нет, я знаю, конечно, сколько я просидела на Чудной, но я это знаю сейчас, когда всё прошло и все всё сравнили и посчитали. А тогда я… даже не знаю. Наверное, это было что-то вроде наказания, которому я сама себя подвергла. Иногда в таких случаях люди перестают мыться, или расчёсывать волосы, или что-то ещё. А я – мучила себя безвременьем.
Я не нарочно, правда. Просто нужна была какая-то другая боль.
