Ну, этого мы пока не собирались делать…
Койка тоже была своеобразная: раздвижная пластмассовая рама на одной круглой ножке, и внутри этой рамы как бы насыпана груда маленьких шерстяных шариков. Совсем маленьких, с горошину размером. Они совершенно ничем не связаны, просто висят в воздухе, но при этом не разлетаются, держат тебя так, будто лежишь в гамаке, укрывают – как-то очень уютно, не жарко, не холодно… ну и не мешают, не лезут никуда…
В общем, выбираться из этой койки нам не хотелось совсем. А мы, собственно, и не выбирались. Иногда – поесть, попить.
Интересно – мы почти не разговаривали. То ли боялись, что нас подслушают (если подсматривают – так и духи с ними), то ли любой разговор мог разрушить безмятежность, а мы этого не хотели. Не знаю.
Каждый час мог оказать последним. И каждая минута.
103
Наверное, это будет долго, скучно и утомительно: рассказывать в деталях, как я сделал за три дня самолёт. Сделал. Чтоб было понятно: я ведь ничего не изобретал, я всё это помнил, видел, знал, что должно получиться в результате… Ну, так у меня устроена память, я уже говорил. Всё, что нормальным людям для наглядности (и чтобы убедиться в правильности своих предположений) приходится изображать на бумаге, потом делать масштабные модельки, ну и так далее – я могу произвести в уме. Вывести запомненные когда-то чертежи, что-то в них поправить, представить, как всё это будет выглядеть в реальности, понять, какие изменения к чему приведут… В итоге получается этакий полноразмерный фантом, который я реально вижу. И остаётся только использовать его как форму для отливки или как стапель для монтажа.
Да, мозги, конечно, устают. И отвлекаться нельзя.
Опишу коротко, что получилось. Фюзеляж Собаки поставлен на толстенькие и довольно большого диаметра дутики от автожира; автожир взлетает с разбега, ему нужны колёса побольше, чем у вертолёта. Вся трансмиссия выброшена к духам, на хвостовики моторов насажены винты – толкающие. Там, где был ротор, – примитивное полумягкое крыло: две четырёхметровых трубы двенадцатисантиметрового сечения, соединённые под небольшим углом, деревянные нервюры в центре и на концах крыльев (срединная – из бонгового бруса, концевые – выпилены из древней хорошо высохшей столешницы), передняя кромка крыла – четырёхсантиметровая труба, задняя – туго натянутый тросик. По ходу работы я отказался от идеи подвесить крыло на шарнире, поставил его жёстко и закрепил подкосами. Пришлось устанавливать элероны, но это оказалось менее геморройно, чем я думал. Стабилизатор и киль я тоже сделал не так, как первоначально собирался, то есть не склеил их из реек (клей, когда я его сварил, чем-то мне не понравился, и я решил не рисковать) – а просто выпилил из второй столешницы, придал профиль, а потом прорезал корончатой пилой около сотни отверстий, выбрав почти три четверти древесины. Всё это я прикрутил болтами к хвостовой балке. Рули я использовал от «Махмади», пластиковые, а элероны сделал из обломков его же ротора. Водяной бак от автожира очень удачно уместился на месте трансмиссии; теперь горючего хватало на восемь часов полёта на крейсерской мощности – а, по моим прикидкам, такая мощность была явно избыточной, самолёт в этом смысле гораздо экономичнее и вертолётов, и автожиров. Самым кропотливым делом оказалось натягивать и закреплять плёнку – и, подозреваю, без Кумико я бы не справился. Или справился. Не знаю…
Когда всё было готово, когда я погасил, рассыпал «фантом», когда убедился, что машина в общем похожа на то, что я хотел сделать, – я дал себе час отдохнуть. Каменный мёд помогал, откладывая сон на когда-нибудь, но умственную усталость он всё-таки не снимал до конца.
Было совсем раннее утро, Кумико спала, а солнце ещё не поднялось, но находилось где-то совсем рядом с уровнем горизонта. Кольцо, огненно-красная (предупреждение о надвигающемся новом шторме!) тонкая линия, делило небо пополам, чуть загибаясь и чуть расширяясь ближе к зениту, там оно было дымчато-белым на бирюзовом фоне неба, и там же висели две бледные половинки лун, Розиты и Хуаниты, казавшиеся почему-то неправдоподобно огромными. Вокруг острова, насколько хватало глаз, стелился туман. Далеко на севере плотной группой шли три крупных дирижабля, и ещё три, вразброс, висели неподалёку от Стены, которая сейчас была хорошо видна: этакий опалесцирующий занавес. Она выглядела более плотной, чем обычно – и возможно, это было сделано намеренно.
Восход бывает особенно красив в Ясном, и особенно весной и осенью: там солнце поднимается строго за Кольцом, Кольцо делит его пополам, свет рассеивается на ледяных кристаллах, и кажется, что Кольцо – это стеклянная трубка, наполненная пылающим газом, и солнце поднимается внутри этой трубы, окружённое радужным облаком, и труба расплавляется там, где сквозь неё проходит раскалённый шар, расширяется, плотно облегает его, расплавом стекает вниз и снова застывает, продолжая при этом сиять…
Я не уснул – это было невозможно, – но погружение в созерцание было настолько глубоким, что крик Кумико меня буквально подбросил. Я вскочил, не понимая, где я и что происходит.
– Север, – повторила Кумико тише, но от этого страшнее.
Я поймал её руку, повернулся и посмотрел туда же, куда смотрела она.
Три дракона разворачивались в небе – невысоко и чуть в стороне от нашего острова…
104
Как потом посчитали, в гонке приняли участие сто шестнадцать тысяч человек на семидесяти шести тысячах единиц транспортных средств. Причём более тысячи этих транспортных средств были наземными.
Дело в том, что Ливадия соединена со Срединным островом (в старых книгах его называли континентом, но после того, как Конфедерация окончательно подгребла его под себя, он стал островом; такие вот мы, эстебанцы, мстительные твари, хуже драконов) восьмидесятикилометровым мостом. Построили мост в один год с Башней, но по назначению он использовался недолго – думаю, можно не объяснять, почему.
Как оказалось, за сто лет про мост забыли не все…
Среди летательных аппаратов насчитывалось даже несколько тысяч дрейфующих аэростатов: ферм, воздушных домов, грузоподъёмных баллонов и тому подобного. Кто-то от большого ума рассчитывал на шторм (на этот раз предупреждение дали – впервые за много лет – по планшетам; землюки как бы намекали, что и от них бывает польза), а более умные – на «высокий прыжок», рискованный, но эффективный манёвр. Дело в том, что в экваториальной зоне на высотах более восьми километров существует стабильное воздушное течение – с запада на восток. И скорость его доходит до четырёхсот километров в час. Так что резон был, безусловно был…
Конечно, наибольшие шансы имели те, кто летел на вертолётах. Понятно, что редкий вертолёт на полной заправке покроет тысячу километров, – но кто мешает подвесить дополнительные баки или набрать воды в канистрах в салон, в багажный отсек или в кабину? Многие так и сделали; другие многие – понадеялись на озёра и реки Срединного.
Вертолётов на старте набралось одиннадцать тысяч пятьсот (разумеется, приблизительно). И ещё две сотни автожиров. Они стягивались поближе к Стене, и уже к началу третьего дня все острова и скалы были усеяны ими. Потом подсчитали, что ещё до начала гонки разбились на посадке или столкнулись в воздухе двести четырнадцать машин, шестнадцать человек погибли, сто пятьдесят девять канули в таигу…
