Вообще все понемногу складывается в забавную картину… и еще моя фотография с медицинской карты… Да, господа, неладно что-то в Датском королевстве…
Впрочем, как говаривал Тарантул, не начать бы делать поспешные выводы из слишком ярких предпосылок…
Пока Вероника переодевалась в рабочее и выводила мотоцикл, я обыскал второго убитого. У него тоже была моя фотография и пара тонких резиновых перчаток. Дитер, расстроенный, ходил вокруг «испано-сюизы». В нее попало несколько автоматных пуль. Да заварим, сказал Виктор, пригоняй ее сегодня к нам. Сто двадцать тысяч мне за нее предлагали, сказал Дитер, не взял. Ну и правильно, сказал Виктор, деньги что – тьфу, и нет их, а это надолго. Так что заварим, закрасим – с лупой не найдешь, где дыры были. Спасибо, Виктор, я видел, как ты варишь – это высокий класс, сказал Дитер. Поэтому я не расстраиваюсь. Вероника подкатила на легком «тиере», похлопала по сиденью: садись. Витя, сказал дед, дай Игорю пока свой автомат – мало ли что. Виктор протянул мне МП и запасной рожок. Спасибо, сказал я. Пустяки, сказал Виктор и отошел. С Богом, сказал дед. Вам того же – я помахал рукой.
С дороги Вероника почти сразу свернула вправо, в поля, заросшие чем-то густым и высоким, выше колена – пшеницей, ячменем?.. Мотор глухо рокотал, во все стороны летела грязь. Ноги мгновенно промокли. Крепче держись, не болтайся! – крикнула Вероника. Я забросил автомат за спину и обнял ее обеими руками. Теперь другое дело! Она повела плечами и добавила газу. Мы неслись к извилисто тянущейся через поля полосе черемуховых зарослей.
Год 1961. Зден
07. 09. Ночь.
База «Саян». Командный бункер.
Нас преследовали галлюцинации. Шум работ. Голоса. Удары. Скрежет. Я так и жил у двери. Эльга приносила мне воду. Мы почти не разговаривали. О чем? Все, что могли, мы уже рассказали: она о несчастной своей любви к поэту из Москвы предшествующего десятилетия, она сидела там резидентом, прожила довольно долго… ничего не могло получиться из той любви… А я вдруг выложил свое: о такой же несчастной жизни с Кончитой, о том, что уже все, край, и даже двухлетний Игорешка меня не удержал бы… о дикой ее ревности, в которую вдруг обратилась дикая же страсть, о трех попытках самоубийства – истерических, на людях…
Мы с Эльгой даже не пытались утешить друг друга. Это было как-то странно, но вот – факт. Говорят, близость смерти обостряет чувственность. Но, наверное, это должна быть близость какой-то другой, более романтической смерти.
Наконец я понял, что спасения извне ждать не следует.
Говорят, заживо похороненные ногтями процарапывают крышки гробов…
Откуда-то взялась ясность в голове.
Я принес свежие поглотители углекислоты – последний комплект. Полосками лейкопластыря приклеил эти жестянки, похожие на коробки от старых противогазов, к стальной двери – внизу, там, где (я надеялся) не было препятствия с наружной стороны. Если дверь плотно прикрыть, а потом резко толкнуть, то неясный звук соприкосновения с чем-то возникал вроде бы вверху. Хорошо бы не ошибиться…
Потом я собрал все тяжелое, что мог. Койки легко снимались, наволочки мы набили папками с документами, и я даже мельком подумал, что в крайнем случае можно будет воспользоваться трупами из шкафа… но это была, конечно, мысль из тех, которые никогда не реализуются. Самыми тяжелыми предметами были трансформаторы, обеспечивающие питание вычислителя, и сам вычислитель – вправду расположенный под пультом. Но если трансформаторы вытащить было легко, то с машиной пришлось по-настоящему повозиться.
Потом я приступил к изготовлению взрывателей. Их я сделал из лампочек, которых на пульте было достаточное количество, и пистолетных патронов, которых у меня было еще больше. В цоколях лампочек я протирал о шершавый бетон стены дырку, потом, если нить оставалась цела, всыпал внутрь порох из патронов. Заклеивал дырку пластырем. И так двенадцать раз…
Патрончики для ламп я добыл оттуда же, из пульта, а достаточной длины проволоку отмотал от трансформаторной обмотки. Долго и тщательно зачищал концы проводов, которыми соединял взрыватели в «букет». Сделал. Рассовал взрыватели по банкам поглотителей, разрезав капроновую сетку и осторожно углубив их в массу гранул. Руки вздрагивали, хотя умом я понимал, что сам по себе реактив «К» не опаснее простой бертолетовой соли.
Вот и все. Я протянул провод в каютку, где мы жили, приладил к концу его обычную электрическую вилку от бритвы. Кто-то из дежуривших здесь любил содержать себя в должном порядке… Заряд в аккумуляторах аварийного питания был еще приличный. И лампочки горели как надо, и вентиляторы гнали воздух…
Теперь начиналось основное. Спирт я уже нюхал и пробовал на язык, да и на зеркальце он, испарившись, почти не оставлял следа. И все же… если там есть хоть следы ацетона…
Нет. Не думать ни о чем. Все, хватит. Отключился.
Тонкой-тонкой струйкой я стал наливать спирт в банки поглотителей, стараясь, чтобы гранулы пропитывались равномерно. По восемьдесят граммов на банку. Одна… вторая… третья…
Кажется, залитые банки начинали теплеть. Но это могло и показаться.
Будем считать, что показалось.
Шестая.
Теперь – тщательно прижать их. Без зазора. Выломанные из шкафа-могильника полки… так, хорошо… теперь койку плашмя, подложить железный табурет, чтобы образовался наклон к двери, и на койку – оба трансформатора, в каждом килограммов по девяносто, и вычислитель – под семьдесят…
Эльга наблюдала молча, не делая попытки помочь. Ее как будто не был здесь. Ну и…
Отставить.
Поверх я набросал вообще все, что можно было перенести с места на место. Еще бы пару-тройку мешков с песком…
Почему-то стало смешно. Слабяще-смешно, как от щекотки.
На подламывающихся ногах я дошел до каютки, сел на пол – там, где раньше была моя койка, Боже, какое чувство территории, а? – и дал себе отсмеяться. Ну что ты, ну что? – спрашивала Эльга, а я только отмахивался и вполне слабоумно хихикал. Потом вытер морду и стал разминать занывшие скулы. Нормально, все нормально, нормально… это так, реакция…
Потом я встал, прицепил на пояс фонарь, прикрыл дверь (она открывалась наружу), всунув предусмотрительно ломик в щель (так меньше шансов на то, что ее заклинит), и стал затыкать правое ухо бумажным жгутиком. Левое я заткну пальцем…
– Ну, все, – и улыбнулся Эльге. Она сидела в углу, сосредоточенная и мрачная. – На всякий случай… вдруг не увидимся… – наклонился и поцеловал в щеку. Она судорожно вздохнула.
– Посильнее зажми уши и широко открой рот.
Она кивнула. Заткнула уши большими пальцами, раскрыла рот и закрыла глаза.
Я сделал так же и воткнул вилку в розетку.
Очнулся я с ощущением, что меня протаскивают в какое-то очень узкое отверстие. В игольное ушко. Происходило это внутри гудящего барабана. Кто-то тянул за руки, а кто-то подпихивал под задницу. Некоторое время я принимал это как сон, как данность. Но потом что-то острое стало впиваться между ребер – с каждым рывком сильнее…
