– Парни, – сказал я, когда они, все шестнадцать – еще двое в солдатской форме караулили снаружи – выстроились, подравнялись и приготовились внимать всему, что я скажу. – Сейчас я уйду. Возможно, надолго. На сутки минимум. Когда вернусь, у нас будет оружие, транспорт, квартиры, документы. Мы станем полноценной боевой единицей. Но для этого вам надо просидеть здесь минимум сутки. В режиме молчания – знаете, как на подводных лодках? Свет не зажигать, к окнам не приближаться, в комнаты, где есть телефоны, не входить. Вести себя разумно. Герберта слушаться, как бога. Если через пять суток я не вернусь, значит – все. Тогда… в общем, постарайтесь тогда сами что-нибудь сделать. Но я хочу быть спокоен насчет того, что в любой момент у меня будут наготове два десятка бойцов. Всем все ясно?
Нестройно и, в общем, не очень бодро отозвались, что да, все, конечно, ясно. Вот только нельзя ли со мной? Нельзя. Там, куда я иду, и один человек – толпа. И – все. Никаких пререканий. Считайте себя в засаде. Это тяжело, это нудно, это долго – но таков приказ.
Я отпер решетку, отделявшую подвал от лестницы, осторожно, чтобы не греметь железными ступенями, поднялся на этаж, взял со щита ключи от дешевых комнат – там, как правило, не было телефонов. Не поленился сам отпереть эти комнаты и во всем убедиться своими глазами. Телефон – это островок государства в твоей квартире, говаривал, бывало, Фил. И Яков, помнится, утверждал, что обычный гражданин не в состоянии представить себе и десятой доли того, на что способен его скромный «Чудов и Ко». Потому – застраховаться хотя бы от этого…
Застраховался.
Мальчишки разбрелись по комнатам. Я открыл буфетную, осмотрелся. Огромный шведский холодильник был полон всяческой едой. В подвале тоже есть какие-то консервы. С голоду не умрут. Вода течет и холодная, и горячая. Ну, все? Пожалуй, что все. Надо идти. Уходя – уходи.
– Пойдем, Герберт, – сказал я. – Покажу, как дверь запирается…
На лестнице я оглянулся. Сашка смотрел нам вслед. Я кивнул ему и улыбнулся – он не ответил. Он не считал нужным скрывать свою обиду.
– Хороший у тебя парень, – сказал я Герберту внизу. – Теперь вам бы еще везения чуток…
Герберт молча кивнул.
Решетка, отделяющая лестницу от подвального помещения, запиралась обычным, хотя и очень сложным замком. Дверь же из магазинчика в подвал была стальная, снабженная системой засовов, делающих ее практически неуязвимой для обычных средств взлома… если, конечно, не отпирать ее налетчикам…
– Вот так это делается, – я показал Герберту, что надо нажимать и что крутить. – Снаружи это можно пробить разве что из гаубицы.
Он шевельнул губами, показывая, что понял юмор.
– Если вы сами не откроете, никто ее не откроет, – я продолжал вбивать это в него, как гвозди в доску… кстати, о гвоздях – где-то тут были гвозди, ага, вот они… и молоток.
– Ты действительно вернешься? – спросил Герберт.
– Если останусь жив, – сказал я.
– И тебе так необходимо идти?
– Не знаю, – сказал я. – Но чтобы выяснить это точно – тоже надо идти.
– Понимаешь… – сказал он и замолчал. Я ждал. – Понимаешь, я тебе стольким обязан…
– Баш на баш, – сказал я. – И вообще…
Что именно «вообще», я не знал.
Мы пожали друг другу руки – и вдруг обнялись, крепко, неистово.
– Мальчишки, – сказал я. – Все на тебе. Удачи вам.
– Тебе удачи. Возвращайся.
– Вернусь.
Наших часовых я отправил в подвал и постоял немного, слушая, как Герберт запирает дверь. Кажется, он все делал правильно. Тогда я забил наружную дверь гвоздями, поставил замысловатую закорючку, сегодняшнее число и значок двойного треугольника на куске липкой ленты – и запломбировал дверь.
Улицы были мертвенно-пусты. Казалось, что город брошен многие месяцы назад. Только изредка мерещилось, что за стеклами шевелятся шторы. Кто-то еще жил здесь, кого-то еще тревожил звук мотора. Кто-то еще надеялся…
А на что надеюсь я?
Ни на что.
Ни малейшего просвета впереди. Ни малейшей зацепки. Ни единого шанса на успех.
И очень мало шансов уцелеть.
Было жутко и весело, как во сне, когда падаешь с большой высоты.
Год 2002. Михаил
27. 04. г. 23 час.
Константинополь, полицейский участок N 40.
Незнакомый полицейский сержант картинно-русского обличия долго рассматривал мой пропуск.
– Плохи дела, парень, – сказал он. – Чертовы японцы…
– Кто стал за президента, не слышали?
– Вице. Этот, как его…
– Ковалев?
– Точно, Ковалев. Кто такой – никогда не слышал.
– Его назначили недавно. Тархан же, который раньше был, умер. Хорошо, хоть он живой остался. Я боялся, что – кто-то из генералов.
– А чем плохи генералы?
– Да они, может, и хороши… в мирное время. Впрочем, не знаю. Пойду я, – меня вдруг передернуло: будто за воротник протекла холодная струйка. И вдруг показалось, что сейчас вывалится засунутый сзади за пояс вальтер. – Может, все еще обойдется.
– Хотелось бы, – с сомнением сказал сержант.
На лестнице, ведущей в госпиталь, было темно. И полутемно в коридоре. Госпиталь засыпал. Две медсестры, толкая перед собой стеклянный многоэтажный столик со шприцами и лекарствами, выходили из палаты. Вид у них был утомленный. Увидев меня, они остановились.
– Дежурить, – сказал я. – У меня пропуск.
– Пропуск, – повторила одна из них. – Покажите.
И стала рассматривать эту бедную бумажку с той же дотошностью, что и сержант внизу.
– Что-то случилось?
– Пропуск правильный, – объявила она. Вторая кивнула.
– В чем все-таки дело? – настаивал я.
– Вас не касается, – голос ее был склочный.
– Было предупреждение, – сказала вторая.
– Понятно, – кивнул я.
Дверь в палату, где лежал Тедди, была чуть приоткрыта, и видно было, что там совсем темно.
– Юра, – шепотом позвал я, не входя. Никто не ответил. – Спишь, чертов сын?
Молчание. Я вошел…
Если бы в коридоре горел полный свет, мне был бы конец. Но так – глаза успели привыкнуть к полумраку. Метнувшуюся тень я увидел. И успел выставить руки.
Удар был сильный – как дубиной. Левый локоть онемел сразу. Я неловко отбрыкнулся, нога попала во что-то легкое. Тут же с другой стороны зажглись два красных глаза. Раздалось шипение: ххааа! Это была смерть. Я упал на колени, правая рука метнулась назад, к пистолету. В свое время инструктор учил нас: никаких предохранителей! Патрон в патронник – и медленно отпустите курок. Так и носите, это достаточно безопасно. Зато теперь первый выстрел производится, как из револьвера – самовзводом. Экономится уйма времени… почти полсекунды…
