— С мамой… Как в тюрьме: у дверей — дед, а за дверями директор школы. И часы на стене…
Всхлипнула, но, быстро справившись, села ровно.
— Я, синьорина Анна, сама во всем виновата. Но дальше — тайна, и не моя, извините. Вы же мне тоже ничего не расскажете, правда?
Секретный агент Мухоловка улыбнулась:
— Встретились два шпиона — и принялись красноречиво молчать. А ты, Герда, поделись тем, чем можешь. Имен не называй…
— Ага, как в сказке, — малявка на миг задумалась. — Это можно, синьорина Анна. Будем считать, что я случайно проговорилась. Я ведь маленькая и глупая, правда? А вы Каю перескажете, потому что ничего не поняли и удивились.
Встала, шагнула к подоконнику, поглядела на зелень платана.
— Я от ящерицы письмо получила, уже третье. Ее арестовали, хотели судить, но потом выпустили. И даже орденом наградили. А еще ей очень-очень плохо, и я не знаю, как помочь. Совсем не знаю!
— Ты ей уже помогла, — негромко проговорила разведчица Анна Фогель.
* * *
— Я приехала из Штатов, Марек. Туда меня отвезли в инвалидном кресле, я даже говорила с трудом. А лечил меня отставной сержант. Очень просто лечил — заставлял двигаться. Было невероятно больно, но боль — это жизнь. Я справлюсь, Марек!.. И еще… О некоторых вещах спрашивать не положено, поэтому я буду задавать вопросы, а вы просто говорите: «Дальше». Хочется поразмышлять вслух. Согласны?
— Согласен. Но могу и ответить. Спрашивайте, Анна.
— Сколько лет вы работаете в разведке?
— Недавно подсчитал. Двенадцать. С короткими перерывами на личную жизнь.
— Мы говорим с вами на немецком, но оба — не немцы.
— Верно.
— Вы чех?
— Дальше.
— Мою страну захватил Гитлер. Она маленькая, ее нетрудно контролировать. У немцев очень сильная контрразведка, все наши или струсили и убежали — или предали. Если начинать борьбу, то с чего?
— Наиболее уязвимое место вражеской армии — ее командующий. Убивать его не стоит, нового назначат. Но вот напугать, сбить с толку, а еще лучше — перевербовать…
— Как, Марек? Чем?
— Мячик, который вы видели, мне подарил мастер Чен. Он как-то обмолвился, что у хорошего человека самое сильное чувство — любовь, у плохого — страх.
— Спасибо. А насчет номера для кабаре вы все-таки, Марек, подумайте. У меня свой интерес. Немцы за мной наверняка приглядывают, пытаются узнать, чем я занимаюсь…
— …А вы готовитесь выступать в «Paradis Latin». Действительно… У меня тоже свой интерес. Мэтр Робо обещал взять для кабаре два десятка картин — бесплатно, на два месяца. Ему нужен громкий скандал в новом сезоне. Но и я не против… Хорошо, Анна, номер мы с вами подготовим.
— Вам нужно сделать еще кое-что, Марек, — помочь одной ящерице.
8
Местный эскулап смотрелся зловеще. Темный костюм, тяжелая трость, надменный блеск пенсне в золотой оправе. А на лице — ни капли жалости, будто к лягушке пригласили.
— Месяц! — не без удовольствия изрек он, прищелкнув крышкой серебряных часов. — А будете себя вести плохо, молодой человек, то и полтора.
— Месяц? — ужаснулся Кейдж. — В смысле — лежать?!
Он и так лежал — на деревянной кушетке, укрытый легким, сшитым из разноцветных кусков, одеялом. Сержант Жан-Пьер Мюффа скромно разместился у дверей, а из коридора выглядывал еще один Мюффа, Поль-Константин, такой же голубоглазый и широкоплечий, но на десять лет младше брата — и с совершенно целым носом.
Гостя поместили в одной из пристроек большого каменного дома на самой окраине Авалана, где жили братья и их достойная матушка, на данный момент гостившая у сестры в Тулузе.
Эскулап, пожевав губами, повернулся к двери.
— Вы поняли, мсье Мюффа? Месяц не смейте и близко подпускать этого адского гонщика к мотоциклу. Лично прослежу. А сейчас бы его под арест дня на три. Желательно в помещении с крысами. Устроите?
Братья переглянулись.
— А за что? — нерешительно поинтересовался старший.
Эскулапов палец взметнулся вверх.
— За наплевательское отношение к собственной жизни. Иначе в следующий раз вам придется вызывать дядюшку Антуана.
Повернулся к больному и уточнил, блеснув фарфоровой улыбкой:
— Это наш гробовщик. А по городу вы его, сержант, в наручниках водите. Во избежание.
И отбыл, напоследок посоветовав смазать ссадину на локте йодом, а заодно поставить клизму, желательно со скипидаром и патефонными иголками.
— Уф! — выдохнул Крис, смахнув со лба холодный пот.
— Вы не радуйтесь, — посоветовал младший из братьев (старший отправился провожать гостя). — Дядюшке Барбарену уже доложили. Он пообещал вам мотоцикл на голову надеть.
Кейдж честно попытался представить, что из этого может получиться. Наверняка удачное фото — в рубрике «Ужасы на сон грядущий». Одно хорошо: жив остался. Это отчасти обнадеживало.
— Ну что? — воззвал с порога Жан-Пьер, глядя не без сочувствия. — Пошли, Кретьен, сдаваться!
* * *
Окраина Авалана ничем не отличалась от уже виденных Крисом французских деревень, если по-местному — village. Дома из желтого камня под потерявшей от времени цвет черепицей, белые ставни на окнах, сараи, курятники, трактора у ворот. Но дальше, вверх по холму, здания выросли до трех, а то и четырех этажей, глухие заборы исчезли, зато появилась брусчатая мостовая и железные фонари. Керосиновые, как объяснил Жан-Пьер. Электрические тоже имелись, но дальше — у главной площади, где мэрия. Однако отправились не туда, а на одну из узких улиц. Древний трехэтажный дом, темная подворотня, за нею двор, но уже не деревенский, вполне городской. Не сарай, а гараж, открытые железные ворота…
В книжке, читанной Кейджом, нечто похожее уже было. «И подъехал рыцарь Кретьен к замку Красного Великана, и ударил латной перчаткой в створку ворот…»
— Жди здесь, — мрачным голосом велел сержант. — И не убегай, все равно поймает.
«…И воззвал голосом громким, вызывая злочестивого людоеда на смертный бой…»
Потомок кажунов убегать не собирался. Съедят — так съедят! Хотел приключений? Вот они! «Сожранный заживо!» Три колонки, большая фотография — и на первую полосу.
«Достав же свой славный меч, поцеловал рыцарь верную сталь…»
— Это ваш мотоцикл, мсье? — густым басом вопросил плечистый здоровяк в клетчатой ковбойской рубашке, выныривая из темноты. — Английский, «Sunbeam» 1918 года?
— Oh, yeah! — ответствовал бесстрашный «дикси». — В смысле да.
Здоровяк взглянул с укоризной:
— И вы на нем ездили?
Прежде чем констатировать очевидное, Крис присмотрелся к тому, кто пришел из тьмы. Годами слегка за сорок, черные волосы, легкая проседь на висках, густые усы, толстая шея. Ладони — хоть крысу бей. А уж если в кулаки сжать…
