4
Кейдж виновато развел руками.
— Нет у них фортепьяно. И ничего такого, чтобы с клавишами. Я думал, если больница, обязательно чего-то музыкальное найдется. Оно же веселее.
— У-у-у!
Монстр был полностью с ним согласен. В больнице всегда скучно, а если ко всем горестям вокруг чужая речь, и читать нечего, даже комиксов не сыщешь!
— Э-э-э!
Комиксы Крис привез, но, увы, на французском. Расстроился и решил по старой памяти сыграть джаз. В больнице, где лежала мама, фортепьяно имелось, очень хорошее, «Grotrian-Steinweg» — подарок благодарного пациента. В маленьком холле собирались больные, Крис приводил маму — и садился за инструмент.
— Жаль! — вздохнул он. — Я, Джо, даже мелодии подобрал. Начал бы с «Щеки к щеке», которую Элла и Луи поют, потом — «Это всего лишь бумажная Луна», потом… А эту, совсем новую, знаешь? «Мое солнышко», сейчас ее вся Луизиана поет.
Ты — мое солнце, мой яркий лучик,
С тобой я счастлив, пусть в небе мгла!
— А-а-а-а! — Джо горестно вздохнул. Подумал и припечатал:
— Плохо тут!
Парню стало лучше, но пока еще на самую малость. Температура не падала, лицо словно облили воском, врачи по-прежнему смотрели недобро. В палату Криса пустили, однако не очень надолго, поэтому о несостоявшемся концерте он хоть и жалел, однако не слишком. Играть бы пришлось не для Монстра.
— А мне, Джо, и посоветоваться не с кем. Кажется, я здорово влип.
— Э? — Монстр, приоткрыв один глаз, завозился, пытаясь привстать. Кейдж покачал головой.
— Лежи, не надо. Ты бы мне и здоровый не помог. Понимаешь, приехал я в один городок. Обрадовался вначале. Ну, прямо наш Юг, и земля, и люди. Как в песне: «Люблю я Дикси, мою страну. Здесь я останусь, и здесь умру!..» А попал, считай, к призракам. Только пока не расспрашивай, потом сам расскажу. Но что делать сейчас, не знаю.
— Уезжай немедленно, — четко и ясно выговорил Джо.
Крис удивленно моргнул. Слов не слишком много, в меру, но уж слишком непривычно прозвучало. Монстр грузно приподнялся, нащупав спиной стену, покрытую облупившейся краской. Прокашлялся.
— Ты нужен.
— Кому? — улыбнулся репортер. — Мисс Лорен Бьерк-Грант? Нет, у нее сейчас другая тема.
Джо взглянул исподлобья.
— Испания.
Поглядел на дверь и добавил хриплым шепотом:
— Меня заменишь.
Уже ничему не удивляясь, Кейдж пересел со стула на кровать, поглядел Монстру в глаза.
— Ты ведь не про штативы, верно?
Тот криво усмехнулся.
— Нет. Госдепартамент.
Кристофер Грант встал, отошел на шаг и вытер пот со лба. В отличие от некоторых коллег по редакции, он никогда не числил Монстра недоумком. Иногда ему казалось, что парень просто смеется над рафинированными снобами из Нью-Йорка, рыча им в лицо.
— Джо! Я же не шпион. Я просто репортер, понимаешь? Ну, что я могу?
— Служить стране.
Монстр напряг мускулы, встал, выпрямившись во весь рост. Протянул ручищу.
— Скажут: «От Джо!»
Три слова — рекорд! Кейдж подумал и пожал крепкую ладонь.
— Слушай, давно хотел спросить. «У-у-у!», «Ы-ы-ы!» Это ты над всеми издеваешься?
Монстр присел на койку и внезапно всхлипнул, словно ребенок.
— Лорен нравится.
Провел кулаком по лицу и еле слышно уточнил:
— Нравилось.
* * *
— У-у! — негромко прозвучало над самым ухом. Кейдж удивленно моргнул. Монстр остался в палате, а здесь улица, ровные каменные плиты под ногами, авто у края тротуара, чей-то мотоцикл.
— Я-а призрак графини-и-и!
Обернуться он не успел, Мари-Апрель обхватила руками за шею, прижалась щекой к щеке, замерла. Потом, неохотно разжав пальцы, поглядела в глаза и вздохнула огорченно.
— А тебе ни капельки не страшно. Даже если я скажу «Gud'ning».
Кейдж решился — и погладил ее по лицу.
— Я сам сначала немного испугался. А потом сообразил, что я так не только с призраками здороваюсь… Кто ты, Мари-Апрель?
А сам уже в сотый раз проклял дырявую память. Виделись же, разговаривали, рядом стояли! Рыжеволосая, веселая, за словом в карман не лезет… Нет, заклинило.
Девушка, огорченно вздохнув, наморщила нос.
— Это я виновата, Кейдж… Поделом мне! Поэтому будем пока считать, что я из четвертого измерения. Хорошо?
Кристофер Грант кивнул. Кейдж — не Кретьен!
— А возле часовни… Хотела тебя увидеть, но ты был с Мюффа. Сержант чувствует таких, как я… Посторонних. Я вспомнила о призраке. У Тени много обличий, пусть думает, что я — еще одно. Ждать не стала, чтобы он не успел приглядеться. Зачем Авалану две Тени?
Помолчав, взглянула вверх, на низкие серые тучи, поправила воротник плаща.
— Мне нужно перед тобой извиниться, Кейдж. Я тебе не все… Не все объяснила. Наверное, следовало сразу, но очень хотелось, чтобы ты догадался сам… А теперь уже поздно.
Крис открыл было рот, но девушка подняла руку.
— Ты ничего плохого не сказал о своей невесте. И я ничего не скажу о… своем женихе. Но лучше бы мы встретились с тобой, допустим, год назад — там, у Аметистовой башни. Я бы свалилась тебе на голову, схватила бы за плечи и уже не отпускала… Не обиделся?
Потомок кажунов покачал головой.
— Не обиделся, Мари-Апрель. Огорчился! Мне не говорят правды, даже ты. «Gud'ning» — я поздоровался с Тенью, а ты знаешь об этом. Уже полтора столетия город проклят, и никому дела нет. Говорят, небо над нами раскололось. Хоть бы кто закричал! Куда я попал, Мари-Апрель? И что здесь делаешь ты?
Девушка подошла ближе, провела ладонью по глазам.
— Могу лишь сказать о себе. Когда тот, кто тебе дорог, попал в беду, ничто другое уже не имеет значения. Если не можешь спасти, оставайся с ним рядом, даже если небо рушится. Я слабая, и мне страшно, но я останусь с тобой.
Обняла, ткнулась лицом в лицо, губы нащупали губы.
— Я люблю тебя, Кристофер Жан Грант! Жаль, если я так и останусь для тебя призраком чужой невесты.
* * *
Красный луч заката разрезал тучи, отогнал прочь. Солнце еще не ушло, тяжелый багровый диск только коснулся неровного горизонта. Небо, утратив синеву, стало серым и плоским. Твердь — и черная трещина посреди тверди. Небосвод словно просел, став ниже, горизонт надвинулся, скрывая дальние холмы и опушку леса. Земля не выдерживала, поддаваясь тяжести Неба.
— Что вы хотите от меня, мсье Грант? — устало проговорил рыболов. — Вы уже поняли: бежать некуда, Небо над нами одно. А почему это видят лишь здесь, на нашей проклятой земле, решайте сами. Чем кончится — не знаю, и никто не знает. Может, завтра все развеется туманом, и мы посмеемся над собственными страхами. А может, смеяться будет уже некому.
