Наивернейшие переглянулись, конечностями (у кого какие имелись) развели:
— Как есть, ваше мерзейшество! Все! И всех!
Хотел Злодей слуг своих на электроны и протоны разложить, но в последний момент воздержался. Когда еще такое отребье сыщешь? Вздохнул горько.
— Пользы с вас, недоумков! Учишь, учишь, а все без толку. Где тот лауреат нобелевский, что гравитационный параболоид измыслил? Жив ли мозгляк?
— Жив, ваше мерзейшество, живехонек! — заспешили верные слуги. — Не стали пока казнить лауреата, для мук особых припасли, чтобы не сразу, а по пальчику, по ноготку!..
— Так волоките его ко мне! Но сперва скажите, чем мы, злодеи, сильны, почему побеждали и побеждать будем?
— Потому что правду говорим! — завопила злодейская рать, от усердия на месте подрыгивая. — Правду, правду, одну только правду!..
Громыхнул Злодей тяжелым хохотом, всю Галактику сотрясая.
Маску снял, включил свет в купе, вынул портфель из-под сиденья, достал из него карту Франции, купленную в Лозанне, в привокзальном киоске. Сел за столик, развернул, пристроил поудобнее.
* * *
В первый миг Уолтеру почудилось, что время пошло вспять, и он снова в Южном Тироле на маленькой станции Баргарата-Мармарола. Водокачка, платформа, здание под светлой черепицей, горный хребет вдалеке. Только вместо фуражки сержанта Ларуссо — широкополая шляпа доктора Отто Гана. И людей побольше, за три десятка будет. Кто с корзиной, кто с цветами, два полицейских-ажана, рекламный плакат с белым корабликом посреди бушующих волн…
— Sallanches, mesdames et messieurs!
Салланш! Шляпу на голову, портфель в руку, чемодан в другую. Пора!
Телеграмму доктору Гану он послал без всякого умысла, просто сообщив, куда едет. Ответная начиналась с трех восклицательных знаков. Доклад немецкого фольклориста, посвященный летнему солнечному празднику древних германцев, был запланирован на той же секции, что и «Фольклорные традиции Южной Франции».
Платформа, непонятная галльская речь, резкий запах дамских духов, черная шляпа в качестве ориентира… Уолтер, решив обождать, пока разберут баррикаду из чьих-то чемоданов, возле которой суетились носильщики, поставил собственный на серый асфальт. Снял шляпу, дабы просемафорить доктору…
— Добрый день, альтесс. С благополучным вас прибытием!
Толчок был легкий, но молодой человек едва устоял на ногах.
— Ой! — прогудело слева. — Простите, альтесс, не рассчитал габариты.
Уолтер обмер — рядом с ним возвышалась гора, с неизвестной целью наряженная в строгий черный костюм и шляпу-котелок. Природный объект радушно улыбался, но глаза смотрели очень серьезно, цепко. Молодому человеку почудилось, будто его схватили за шиворот.
— Зовите меня Михелем, альтесс. Фамилия моя, извиняюсь, Вениг
[86], самому смешно.
Гора изъяснялась по-немецки, чем Перри немедленно и воспользовался.
— Простите, господин Вениг, но вы обознались. Меня зовут иначе.
Вершина Михель взглянула строго.
— Зовут вас именно так, альтесс. А имя-фамилия ваши — Уолтер Квентин Перри. Нам бы поговорить.
Тон был такой, что молодой человек невольно поежился. Везет ему на горы! Волк, Эйгер, теперь Михель-Котелок.
— Вальтер! Вальтер!..
Посланец Фонда Фаррагута облегченно вздохнул. Доктор Ган спешит на помощь! Черная Шляпа вынырнула из толпы, схватила за руку.
— Приветствую! Что тут у вас?
— Я тут, — сообщил Котелок. — Здравствуйте, доктор Ган.
* * *
Вещи отдали носильщику, дабы отнес к стоянке такси. Фольклорист пообещал обождать — поездка в отель намечалась совместная. Как выяснилось, Отто попросил устроителей конференции разместить их в одном номере.
Платформа быстро опустела, исчезли даже бдительные ажаны. Осталась лишь гора — и молодой человек при ней. Пистолет Перри отдал Роберту-пилоту, чтобы не тащить через границу, но на дворе стоял ясный день, и в случае чего можно просто убежать. Михель, вероятно, о чем-то догадался. Нахмурился, сунул ручищу в карман.
— Вроде пароля, альтесс. Вы эту монетку кое-кому должны остались.
На ладони-сковороде — медный кругляш с цифрой «4» посередине. По ободку надпись: «Рейхсбанк. 1932».
Молодой человек ощутил во рту подзабытый вкус «Кирсшвассера», фирменного напитка германского воздушного флота. «Мой сегодняшний выигрыш — четыре пфеннига, господин Перри». Монета «Бедный Генрих»!
Не обрадовался, почуял.
— Что с бароном, господин Вениг?
Вершина испустила тяжелый вздох.
— Плохо. С господином Виллафридом Этцелем фон Ашберг случился удар. Инсульт, если по-ученому. Не встает, не говорит почти. Пойдемте, альтесс.
Оставалось последовать за горой. Шли недалеко, обогнули здание станции, но не справа, как все прочие, а слева, по узкой аллее, усаженной пальмами-латаниями. Каменная лестница, десяток ступенек, за ними пустая улица, асфальт, голубая «Испано-сюиза» с серебряным аистом на радиаторе
[87].
Девушка.
…Невысокая, худая, словно зубная щетка, бежевое «летное» платье, синяя шапочка-чепчик, маленькая сумочка, тоже синяя. На лице — скука, в пальцах — знакомый длинный мундштук. Пустой.
Уолтер снял шляпу.
— Добрый день, госпожа фон Ашберг!
Ингрид Зубная Щетка взглянула неласково.
— Здравствуйте, господин Перри. Говорю сразу: наша встреча — не моя инициатива. Век бы вас не видеть, суслик из Нью-Йорка… Однако имею к вам поручение.
— Слушаю, — покорно отозвался суслик.
— Не здесь! — мундштук резко дернулся. — Поговорим в более удобном месте, вас известят. И оденьтесь как-нибудь поприличнее, нас могут увидеть вдвоем.
Бывший сержант и на этот раз не стал спорить.
— Повинуюсь, баронесса. У меня в чемодане старая военная форма, я в ней по скалам лазил, а потом пулемет разбирал. И еще пилотка. Устроит?
Мундштук не выдержал. Тресь! Об асфальт — и пополам. Молодой человек поднял останки, хотел вручить.
— Выкиньте, — шевельнулись губы в яркой помаде. — Братец!..
Уолтер Квентин Перри устыдился своего немецкого. «Bruderchen»? Может, диалект какой?
— Же-ни-шок!
Сказала, как сплюнула. Хлопнула дверцей авто.
* * *
