Вот теперь тому, кто хотел нас порешить, точно хана. Закиров разрядил два тубуса "Корнета", выпустив в стрелка две осколочно-фугасные ракеты. В том, что Булат попадет, не было сомнений — на то он и снайпер. Спереди тяжело застучали спаренные КПВТ головной машины. Разорвав светло-серую дымку, окутавшую транспортеры, реактивные снаряды, словно выросшие из этого самого дыма, оставив за собой густо переплетенные нити газов от сгоревшего топлива, ударились в карниз ущелья. Встряхнув воздух, эхом прокатившись по каньону, цепляясь за каждый выступ, каждый изгиб прохода, прогремел двойной взрыв. По броне машины застучали разбросанные взрывной волной камни и комья земли. Крупнокалиберный пулемет огрызнулся еще пару раз, и замолчал.
— Готов, — резюмировал Татарин.
— Слушай, ты, scharfschЭtze, — вспылил я. — Я чего-то не понял… с какой стороны по нам стреляли-то?
— Слева, — признался Булат.
Хотя, это я и без него знал — слышал, где ракету поймал перехватчик, да и видел, куда он шмаляет.
— А ты какую сторону палил? — вкрадчиво осведомился я.
— Левую, — нехотя согласился Закиров.
— И как ты его прошляпил-то?
— Ну, командир… скалы, камня много, еще и на солнце нагрелся… — начал оправдываться стрелок. — Даже в тепловизор не видно было…
— Сейчас бы нас как разнесло на мелкие кусочки — ты бы это святому Петру рассказывал, — дрожащим голосом произнес Гера.
— Это ты Петру бы рассказывал, а он — Аллаху, — поправил водителя Калач.
— Scheiss drauf! — отрезал я. — Татарин, еще раз прошляпишь — своей башкой БТР закрывать будешь. Как Саша Матросов, только наоборот. Verstanden?
— Да понял я, понял, — отмахнулся боец.
— Вот и ладушки…
Оценив повреждения, полученные машиной, я, кажется, в первый раз поблагодарил создателей этим броневиков. Опаленная огнем краска левого борта, конечно, не в счет — она на боевые характеристики не влияет. А вот бронеплиты, закрывающие задние катки, пришлись весьма кстати — один из множества осколков, процарапавших сталь корпуса, острый, как игла, глубоко засел в броне, как раз напротив самой уязвимой части — резины баллона.
На первый раз обошлось, но происшествие послужило предупреждением для всех — расслабляться не следует. Мы на вражеской территории, и Бог весть, какие еще сюрпризы приготовили террористы. Даже не для нас — для федеральных войск, но какая разница, в чье дерьмо наступить — в коровье, или лошадиное? Результат, по большому счету, будет один и тот же.
Да и атмосфера была слишком накаленной, чтобы расслабляться. Даже обманчивое спокойствие природы не успокаивало, а, скорее наоборот. В тихом омуте, как говориться, черти водятся. Густые леса остались позади, и теперь два бронехода ползли по узкой, извилистой каменистой горной тропе. До лагеря Мамаева оставалось все меньше и меньше, напряжение же, наоборот, росло и росло. То здесь, то там виднелись следы прошедших боев — воронки от снарядов и мин, гильзы от выстрелов 125-миллиметровых танковых орудий, куски железа и брони от техники, и даже искореженные, вскрытые взрывами, как консервные банки, остова от бронетранспортеров, БМДшек и БМПшек. На смену беспечности Татарина пришла самая настоящая паранойя — стрелок выискивал боевиков буквально под каждым камнем, за каждым кустом. Парочку узких, мелких, но бурных речушек ТБС с легкостью преодолели по каменистому дну — таких широких, спокойных равнинных рек, как та, что мы пересекли вчера, больше не встречалось.
Но, если не считать найденный минным тралом головной машины противопехотный фугас, остаток пути прошел без происшествий. За день мы практически наверстали упущенное, и, когда солнце скрылось за покрытым снегом горным пиком, до цели нашего предприятия оставалось около тридцати километров. Здесь, на пологом склоне, покрытом хвойным лесом, я и решил остановиться на ночлег. Спрятав бронетранспортеры под сенью деревьев, затянув их маскировочной сеткой, мы начали готовиться ко сну.
Татарин, единственный из всех не признававший микроволновые печи, принялся разогревать консервы на горелках с сухим спиртом, Мищенко, попыхивая своей неизменной трубкой, горестно причитал, что сала вообще не осталось — последний кусок, залитый кровью Игоря, пришлось выбросить. Украинец не был один в своей скорби — Булат с Наилем тоже проявили свое сочувствие. Распределив наряды, те, чьи дежурства начинались позже, в том числе и я, отошли ко сну.
Поспать мне удалось недолго — гораздо меньше, чем промежуток до моего караула. Это дома, в своей постели, я дрыхну, как убитый — из пушки не разбудишь. В любом другом месте — в гостиничном номере в… хм, командировке, или у любовницы, что, признаться, случалось, хотя и нечасто (измена ведь спасает брак), достаточно малейшего шороха, чтобы я проснулся. На этот раз меня разбудил даже не шорох, а удар по броне транспортера, звоном прошедшийся по всей машине.
— Fucking shit! — услышал я английскую речь. — Let me go!
— Поговори мне тут, — донесся ответ Маковецкого.
Мы с Калачом вскочили одновременно. Я — выдернув из кобуры Стечкина, Алексей — схватив свой ужасный револьвер. Кивком головы я показал боксеру — сначала ты, а там уж я за тебя отомщу. Сержант выполнил приказ без обсуждений, прощупав предварительно пространство за люком машины стволом карманной гаубицы.
Снаружи, в свете почти полной луны, уткнувшись мордой в опавшую хвою, лежал человек в серой униформе и отчаянно ругался на английском. Не пятнистой, как у нас, а в просто серой, какая бывает у американских летчиков. Лежал он так, естественно не по собственной воле, а потому что на спине у задержанного сидел Юра, заломив его руки за спину. По своей воле летчик только матерился, но, судя по тому, что Маковецкий приготовил внушительных размеров шишку, дабы заткнуть ему рот, это будет продолжаться недолго. Рядом уже стояла большая часть армии спасения — оба мусульманина, Тарас и Паша.
— Так, отставить! — приказал я. — Юра, подними его.
Сообразив, что если я не приказал кончать лазутчика сразу, то, значит, хочу пообщаться с ним, боец откинул ставшую бесполезной шишку, и поднял арестанта. Даже при таком тусклом свете я разглядел звездно-полосатый американский флаг на плече летчика.
— Who are you? What are you doing here? — спросил я.
— I' am James Stone, captain of the USAF, — ответил пилот.
— Ты смотри-ка! — удивился Булат. — Я думал, ты только по-немецки шпрехаешь, а ты еще и по-английски…
— Ce n'est pas de gaietИ de cœur, — отмахнулся я.
— Он еще и на машинке может, — усмехнулся башкир.
— Шо он лопочет-то? — поинтересовался Мищенко.
— Капитан ВВС США Джеймс Стоун, был сбит три дня назад во время тренировочного полета, — начал я синхронный перевод.
— Тренировочного, — едко усмехнулся Татарин. — Так мы и поверили!
— Не мешай, — прорычал я. — Are you alone here?
