Время ничего не значило. Чем дальше, тем сильнее сгущалась дымка боли, и только быстрый бег лошади время от времени возвращал мне сознание. Всякий раз, когда я могла мыслить, я пыталась обратиться к сестрам.
Когда я в очередной раз очнулась, я обнаружила, что соображаю яснее, чем прежде. Занимался рассвет. Лошадь остановилась. Она стояла, тяжело дыша. Наверное, устала после быстрого бега.
— Снимайте их, олухи. Снимайте и заносите.
Чьи-то руки распустили на мне веревки, но мешковину с меня не сняли и снова взвалили на плечо, чтобы куда-то унести. Новый носильщик пронес меня в предутренних сумерках под крышу. Я увидела свет факела, почувствовала жар очага — и только тут поняла, как замерзла.
Я рухнула вниз. Видимо, мой носильщик меня попросту бросил. Упав, я ударилась спиной о пол хижины. Не сказать, чтобы поведение злодеев, пленивших меня, меня так уж радовало, но теперь я могла хотя бы выпрямиться после долгого мучительного пути.
С того места, где я лежала, мне был виден стоящий рядом со мной человек в плаще с капюшоном и высоко поднятым воротником. Лица его видно не было, он словно бы был в маске. Обнаружив, что могу шевелить головой, я повернула ее едва заметно, не желая привлекать к себе внимание, и смогла разглядеть еще одного мужчину — высокого, широкоплечего, с головой массивной, как у быка. Он смотрел на меня. Заметил ли он, что глаза у меня приоткрыты?
— За эту телку можно получить хорошие денежки, — заметил быкоголовый. — С какой из них он желает покувыркаться?
Мужчина с высоко поднятым воротником пожал плечами.
— Не нам выбирать. Он сказал: они все на одно лицо, потому что родились вместе, как щенята. Так что возьмем всех троих.
Неожиданно он резко развернулся ко мне и опустился на одно колено. Рукой, затянутой в перчатку, он больно схватил меня за волосы и, рванув к себе, рассмотрел оценивающим взглядом. Потом негромко присвистнул.
— Ну-ну… Стало быть, Избранный не так уж хорош, как про себя думает. Ты не спишь, потаскушка! Хочешь увидеть, кто уволок тебя из Гроспера, как горошину из кастрюли супа?
Другой рукой мужчина опустил края воротника, чтобы я могла увидеть его лицо — длинное и худое. Бороду он носил такую же, как мой отец, — острую, аккуратно подстриженную, но волосы у него были светлые. Пряди посверкивали золотом в лучах факела.
Поперек правого глаза — вернее, не глаза, а пустой искореженной глазницы — по щеке протянулся уродливый шрам. Уцелевший глаз горел почти лихорадочным блеском. Незнакомец сверлил меня взглядом, продолжая сжимать в руке прядь моих волос. Наверное, для того, чтобы убедиться, что я его слушаю, он снова больно дернул меня за волосы.
— Хорошенькая мордашка, — скривился он. — Я тоже был красавцем, пока этот мерзкий гончий пес, твой папаша, не изуродовал меня. Он бы меня посадил в сырую каменную темницу, да только Маклан — не кролик.
Маклан… Сырые камни! Теперь я наконец поняла, к кому мы попали в руки. Но и глазом не моргнула. Тогда, впервые с момента, как меня захватили в плен, ко мне вернулся голос.
— То было честное сражение, ты не можешь это отрицать…
Он еще раз больно дернул меня за волосы и отпустил. Я ударилась головой о пол, а он поднялся и пнул меня сапогом в плечо. Я покатилась по полу, совершенно беспомощная, и остановилась, уткнувшись во что-то мягкое, завернутое в грубую мешковину, как и я.
«Силла? Бина?»
Мысленный контакт — слабый, но настоящий! Это меня позвала Там. Я торопливо ответила ей и добавила предупреждение.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ТАМАРА
Я лежала в темноте. Судя по всему, я была завернута в какую — то грубую ткань вроде мешковины. Край тяжелой мешковины лежал у меня на лице, и я едва не задыхалась от запаха конского пота. Я определенно находилась не в знакомых безопасных покоях замка, где заснула. Испуганная, ошеломленная, я инстинктивно мысленно окликнула сестер — и получила ответ.
«Там… Это Бина. Нас похитили».
Я с трудом поняла смысл ее слов. Казалось, они были произнесены на каком-то иноземном наречии. Похитили? Из опочивальни? С кровати, на которой мы спали? Да, видимо, оттуда, потому что я ничего не помнила, кроме того, как мы улеглись на кровать, как я почувствовала странную слабость и усталость. Но как нас могли увезти из Гроспера?
Мы были не одни. Я услышала, как кто-то громко кашлянул и сплюнул.
— Так и оставим?
— Никуда они не денутся. Ты этого болтуна Клайда не видал?
Два голоса. Но ни того ни другого я не узнала. Второй голос, судя по всему, принадлежал человеку благородного происхождения — если можно было считать благородными особами знатных гурлионцев. На самом деле эти двое были родом из северных кланов. Они говорили на своем грубом наречии, а не на языке Приграничья, общем для Гурлиона и Алсонии. Этому наречию нас обучил отец, как только мы поселились в Гроспере.
Мне хотелось пошевелить головой и хоть немного ослабить веревки, которыми я была связана. Несколько минут я пыталась сделать это, и наконец мне удалось сбросить с лица уголок мешковины.
«Бина, где мы?» — мысленно спросила я, надеясь, что сестра лучше меня видит место, где мы находимся.
«Это хижина, — ответила Бина. — Но где мы, я не знаю. Я видела двоих из тех, кто взял нас в плен, но ни того ни другого в лицо не узнала».
Она быстро рассказала мне о том, как нас увезли из Гроспера.
«Как это было проделано, я не понимаю. В замке словно бы не осталось никого, кроме нас и наших врагов. Что могло произойти? Где были стражники? Где был Хеддрик? Почему подвели наши обереги?»
Я облизнула губы кончиком языка, хотя и не собиралась разговаривать вслух. Неужели в то время, когда нас увозили из замка, все остальные обитатели Гроспера были мертвы? Мой разум не мог смириться с такой кровожадной жестокостью. Неужели кто-то сумел пронести пылающий трут, привязанный к наконечнику копья, через всю страну в поисках мести — и нас? Но еще быстрее нужно было найти ответы на вопросы, касающиеся нас троих. Почему, к примеру, у Бины сохранилась способность хоть что-то осознавать, в то время как мы с Силлой лишились чувств? Да с нами ли Силла?
Я замерла. Рядом с моей головой протопали сапоги. В следующее мгновение кто-то сдернул с моего лица край мешковины. Передо мной предстало лицо человека, которого я однажды видела. Оно принадлежало тому злобному Избранному, что побывал в Гроспере. Но ведь жрец уехал вместе с теми, кто отправился на встречу для заключения перемирия! Жрец пристально уставился на меня. Ни разу в жизни я не видела глаз, в которых было бы столько злобы. Не мог ли он излучать взглядом свою волю? Казалось, эти вытаращенные глаза сами по себе способны навлечь на человека проклятие.
— Она добыча Витана Старкаддера, а не новенькая для твоих проповедей, Избранный.
