Я не видела говорящего, но голос слышала ясно.
— Это… злобное… отребье. — Избранный скрипел зубами, произнося каждое слово. Он шевелил губами так, словно хотел сплюнуть. — Хочешь, чтобы род Старкаддеров себя изничтожил? Нет, его нужно спасти от такого осквернения! Все потаскухи с Юга якшаются с исчадиями Тьмы и, когда желают, призывают демонов к себе на ложе.
— Если демоны повинуются таким женщинам, Избранный, — рассудительно проговорил человек знатного рода, — почему же они не защитили их, когда мы их забирали? Ну да, у нас были мешочки с порошком, и мы этот порошок рассыпали, как ты велел, и последний мешочек открыли перед дверью их покоев. Замок открылся сам по себе. И Проспар взял с собой окровавленную руку, как ты велел. Но только все же лучше доверять оружию, и оружие мы тоже прихватили. И эти три девицы попадут к молодому Старкаддеру, как мы поклялись.
Пока второй говорил, Удо не спускал с меня злобного взгляда. В одной руке он сжимал молитвенник в металлическом переплете. Сунув книгу за веревочный пояс, он порылся в притороченной к этому поясу торбочке. Немного наклонившись вперед, он резко взметнул руку, сжатую в кулак, растопырил пальцы, и с их кончиков посыпались искры. Я перестала видеть и его, и все, что меня окружало.
ДРУСИЛЛА
Это пишет Друсилла, третья дочь Версета. Когда я очнулась, от жажды у меня пересохло горло. Я не чувствовала ни рук, ни ног, но боль волнами прокатывалась по моей спине. Сначала мне показалось, что я вижу сон — один из тех, что мучили меня с детства. В этих сновидениях привычный мир исчезал, и по ночам я странствовала туда, где царили опасность и страх.
Теперь я заставила себя прогнать этот сон и кое-чего добилась. Мир вокруг меня стал виден более отчетливо. К несчастью, чем больше я приходила в себя, тем сильнее становилась боль. Я обнаружила, что лежу на спине лошади, и ощутила тряску и запах конского пота. Я не могла пошевелиться. Я была туго связана, как узел с товарами торговца.
— Этот крысомордый не должен нам приказывать. Будем делать, как нам велел Красный Аспид, — мы ему слово давали, а не какому-то Избранному.
— От двух быков на одном поле сроду ничего хорошего не бывало. А этот кусок дерьма появился как раз тогда, когда Маклан ему стал перечить! А Старкаддеров телок почему не тут? Ведь обещался. Я-то думал, все так и замыслено.
— Никогда не угадаешь наверняка, как все обернется, Краснонос. Крысомордый говорит, будто эти девки знаются с демонами. А Старая Бек, она не дура, уж это точно. Я вот как думаю: погодим до утра, а ежели Красный Аспид не объявится, мы их в Потемки скинем.
Красноносый сначала хмыкнул, а чуть погодя проговорил:
— Лучше бы снять этих потаскушек с пони. Притомились лошадки.
— Может, ты и прав. Скинем их.
В следующее мгновение меня сбросили с лошади — проворно и грубо. Но мне было бы хуже, если бы последние слова злодеев не подсказали мне, что я не одна, что в плен попали и мои сестры. Я упала на спину. Хотя я была завернута в толстую мешковину, моя голова не была покрыта, и я ударилась ею о камень. Я поморгала слезящимися глазами и увидела, что меня сняли с пони, больше похожего на мешок костей, обтянутый грязной клочковатой шерстью. Кто-то ухватился за край мешковины и поволок меня по земле. Видимо, меня тащили вниз по склону — голова и плечи у меня были выше ног. Будучи в таком положении, я могла лучше разглядеть еще двоих пленниц, завернутых в куски мешковины и туго обвязанных веревками. Лица моих сестер — Там и Бины — были бледны и перемазаны грязью. Их глаза были закрыты, они дышали медленно, но глубоко. Я видела, как поднимается и опускается грубая ткань у них на груди.
«Бина, Там», — мысленно позвала я сестер.
Но ответом мне была пустота, и это очень напугало меня.
Ближе к моим ногам на мешковине, ставшей моей тюрьмой, лежало пятно солнечного света. Значит, наступил день и всю ночь мы провели во тьме зловещих сновидений. Мужчина в грубых одеждах гурлионского крестьянина повел прочь лошадь. Он повернулся ко мне спиной, и я не видела его лица, но разглядела выцветшую грязную ленту, повязанную поверх его шапки. Это были цвета какого-то клана: тускло-красный, выгоревший на солнце желтый и почти совсем выцветший черный. Красный, желтый и черный — иакинские цвета! Это был один из горцев, которых очень редко видели так далеко к югу от границы.
— Сэр!
Лежавшая со мной рядом сестра, опутанная мешковиной, пошевелилась. Я услышала знакомый, но надтреснутый голос. Горец обернулся. Я увидела косматую рыжую бороду, длинную и такую густую, что она почти закрывала широкий курносый нос. Под лохматыми бровями, такими же густыми, как борода и жесткие длинные усы, сверкали маленькие голубые глаза.
Горец оставил пони и пошел к нам. Подойдя, он небрежно пнул пленницу, лежащую рядом со мной. Он ничего не ответил Там, но крикнул:
— Эта девка хочет поговорить!
И встал, подбоченившись.
Позади него появился другой мужчина. На плечи этого разбойника был наброшен плащ, между полами которого был виден мятый стальной нагрудник, но шлема на голове у мужчины не было. Я ясно видела его лицо, изуродованное огромным шрамом.
Он шагнул ближе и окинул взглядом нас троих. Там заговорила снова. На этот раз ее голос прозвучал громче.
— Сэр, вы хотите умертвить своих пленниц? Нам нужно попить!
Злодей в доспехах запрокинул голову и расхохотался.
— А Избранный, похоже, прав! Я так хотел, чтобы Версет ползал передо мной на коленях, и вот мое желание почти сбылось. Начну с его дорогих дочурок. А теперь попроси как полагается.
— Пожалуйста, дайте нам воды.
Там меньше всех из нас троих любила о чем-то смиренно просить.
— Так вот, Версетово отродье, можешь попросить и полюбезнее.
Мужчина со шрамом присел на корточки. Горец куда-то ушел. Злодей ухмыльнулся.
Иакинец вернулся с седельной флягой и издевательски покачал ею, чтобы мы услышали, как булькает вода.
Взяв у горца флягу, злодей со шрамом осклабился еще шире. Из-за того что его лицо было таким уродливым, усмешка получилась зловещей.
— Я — Маклан, — сказал он. — И Версет решил превратить меня в отверженного. Меня, Маклана! А теперь попроси меня вежливо, как будто ты — придворная дамочка.
Маклан Мервен! Если бы я не была так туго связана, я бы поежилась. Это имя считалось проклятием границы уже более пяти лет, с тех пор как Маклана приговорили к повешению. Когда веревку обрезали, сказали, что он мертв, но почему-то после того, как его унесли, он ожил. Повсеместно было известно о том, что он объявил о кровной мести нашему отцу.
Маклан вынул пробку из горлышка фляги и плеснул несколько капель воды на лицо Там.
— Будьте так добры, сэр, — прохрипела Там, — не угостите ли нас водой?
Маклан помахал флягой перед носом Там.
