— Но вовсе не обязательно идти именно этим путем.
— А что бы сделал ты?
— Я? Сбил бы крепкую корпорацию и добился бы резолюции Конгресса, которая позволила бы мне представлять интересы США на Луне.
— Как? Подкупом?
— Вовсе не обязательно. Возможно, хватило бы чисто политического давления. Потом я бы изыскал деньги и вплотную занялся полетом.
— И Луной завладели бы Соединенные Штаты?
— Естественно, — не совсем уверенно ответил Стронг. Гарриман вскочил на ноги и начал мерить ковер шагами.
— Ты ничего не понял, Джордж, ничего не понял. Луна не должна принадлежать одной стране, будь это даже наши Штаты.
— Насколько я понял, она должна принадлежать тебе.
— Знаешь, если бы я на какое-то время завладел ею, я бы не злоупотребил этим, да и другим бы не дал. Черт возьми, национализму нет места за границей атмосферы. Неужели ты не понимаешь, что произойдет, если Соединенные Штаты предъявят права на Луну? Никто этих прав не признает, и начнутся нескончаемые дебаты в Совете Безопасности. И это сейчас, когда мы только-только начали строить планы без оглядки на грядущую войну. Ты думаешь, все терпеливо будут смотреть, как Штаты нацеливают с Луны свои ракеты прямо им в макушки? Нет, господа, они тоже попытаются отломить от Луны свой кусок, ведь Луна слишком велика, чтобы одна страна могла удержать ее. Появятся чужие ракетные базы и грянет такая чудовищная война, какой еще не бывало. А виноваты будем мы.
Нет, надо сделать так, чтобы все остались довольны. Затем и нужен наш план, затем мы и должны все продумать и учесть, прежде чем возьмемся за дело.
И наконец, Джордж, если мы украсим наше дело флагом США, то знаешь, где мы окажемся в смысле бизнеса?
— У руля, — ответил Стронг.
— За бортом! Нас просто выкинут из игры. Ведомство национальной безопасности когда-нибудь заявит: «Спасибо, мистер Гарриман, спасибо, мистер Стронг. Мы все решим в интересах нашей страны, а вы можете отправляться домой». И мы пойдем домой — ждать атомной войны.
Это не по мне, Джордж, я не собираюсь выпускать джинна. Я хочу основать лунную компанию и пестовать ее, пока она не вырастет настолько, чтобы твердо стоять на ногах. Я говорю вам — вам всем! — что это величайшее дело с тех пор, как человек освоил огонь, величайшее в истории. Если мы возьмемся за него верно, получим новый прекрасный мир. Если ошибемся — получим билет до Армагеддона в один конец. Это ключевой день, и он настанет, с нашей помощью или без. Я хочу быть первым человеком на Луне и уж постараюсь сделать все наилучшим образом.
— Кончил проповедовать, Дилоуз? — спросил Стронг.
— Нет, не кончил, — сердито ответил Гарриман. — Ты так меня и Не понял. Да знаешь ли ты, кого мы можем там встретить? — он ткнул рукой вверх. — Людей!
— На Луне-то? — сказал Каминз.
— А почему не на Луне? — шепотом спросил Монтгомери у Стронга..
— Не на Луне, конечно; она свое отжила. Я бы здорово удивился, найди мы там что-нибудь живое. Я говорю о других планетах, о Марсе, Венере, спутниках Юпитера, о звездах, наконец. Вы понимаете, что будет, если мы встретим людей. Мы одни, совершенно одни — единственные разумные в единственном мире. С собаками и обезьянами особенно не поговоришь. Словно горькие сироты, мы до всего додумываемся сами. И представьте — мы находим людей, которые живут по-другому, мыслят по-другому. Конец одиночеству! Мы сможем смело смотреть на звезды и ничего не бояться. — Он кончил; вид у него был усталый и даже пристыженный, словно он сам удивлялся своей горячности. Он внимательно смотрел на собеседников.
— Чудесная речь, шеф, — сказал Монтгомери. — Если вы не возражаете, я ее использую.
— Неужто ты все запомнил?
— А зачем? Я включил ваш диктофон.
— Ну и хитрец!
— Мы пустим пленку по видео и добавим актерскую игру.
Гарриман расплылся в мальчишеской улыбке.
— Мне сроду не приходилось играть, но если ты уверен, что у меня получится, я готов.
— О нет, шеф! — ужаснулся Монтгомери. — У вас не тот тип. Здесь подойдет Бэзил Уилкинс-Бут. Он всех купит своим органным голосом и архангельским ликом.
Гарриман глянул на свое брюшко и сердито сказал:
— О’кэй, вернемся к нашим делам. Насчет денег. В первую голову, можно собирать пожертвования через одну из неприбыльных корпораций, как обычно жертвуют на колледжи. Как думаете, много мы соберем таким образом?
— Немного, — ответил Стронг. — Эта корова почти не дойная.
— Дойная, дойная. Всегда найдутся богатые люди, которые с большей охотой раздают подарки, нежели платят налоги. Сколько заплатит человек, чтобы лунный кратер носил его имя?
— Я думал, все они уже названы, — заметил юрист.
— Далеко не все. А ведь мы хотим добраться до обратной стороны; ее вообще еще никто не видел. Но это дело пока ждет; мы просто составим список. Монти, я хочу подключить и школьников. Если сорок миллионов детей дадут по десять центов, то сложится четыре миллиона, а мы сумеем ими распорядиться.
— Но почему десять центов? — спросил Монтгомери. — Если детей по-настоящему заинтересовать, они и по доллару наскребут.
— А что мы предложим взамен, кроме чести участия в благородной кампании и все такое?
— Хм… — Монтгомери снова взялся за ноготь. — А что, если охотиться за долларами, но и займами не брезговать? За десять центов он получает членский билет клуба «Лунный свет»…
— Нет, «Юный космонавт».
— О’кэй, «Лунный свет» оставим для девочек. Кстати, не позабыть бы втянуть в наше дело скаутов обоего пола. Итак, у него есть членский билет, он приносит еще десять центов, и мы ставим в билете штамп. Когда штампов наберется на доллар, мы выдаем диплом, который можно вставить в рамку. На лицевой стороне — его имя и какой-нибудь девиз, а на обратной — изображение Луны.
— На лицевой, — возразил Гарриман. — Выпустим их сразу большим тиражом: будет и дешевле, и солиднее. И еще мы гарантируем, что его имя будет в списках «Юных Покорителей Луны», а списки будут положены в основание монумента, что будет поставлен на месте прилунения первого корабля. На микропленке, конечно. Нужно держать марку.
— Чудесно! — воскликнул Монтгомери, — но ведь можно пойти и дальше, шеф. Когда его взносы достигнут десяти долларов, мы выдаем солидный позолоченный значок с изображением звезды, присовокупив к нему звание Старшего Фронтирера и право голоса в чем-нибудь. А имя его будет выгравировано на платиновой микропластинке и помещено в тот же монумент.
Стронг сморщился, словно лимон надкусил.
— А что будет, когда он внесет сотню долларов?
— Тогда, — весомо ответил Монтгомери, — мы выдадим ему новый билет, и пусть начинает все по-новой. Не беспокойтесь, мистер Стронг, если ребенок наберет столько — он получит достойную награду. Например, позволим осмотреть ракету перед стартом и дадим, совершенно бесплатно, его фотографию в обнимку с пилотом на фоне ракеты, конечно, с автографом пилота.
