На расширение своей деятельности «Общество» не имело больших денег, поскольку существовало на частные пожертвования и взносы. К примеру, госпожа фон Гартман пожертвовала на благое дело громадную сумму – 125 тысяч рублей – ради увековечения памяти своего покойного мужа. Из этих денег 75 тысяч должны были поступить в распоряжение общества после ее смерти, а до той поры она собиралась выдавать из них ежегодно по 3 тысячи рублей на содержание юных дачников. Оставшиеся 50 тысяч предназначались ею для сооружения школьной дачи для мальчиков в Сестрорецке, которую выстроили к лету 1903 года. Она отводилась для жилья не только летом, но и зимой, поэтому устраивалась по типу санатория.
Кстати, там же, в Сестрорецке, кроме «дачи Р. фон Гартман» находилась еще одна школьная дача – имени императора Александра III. Ее построили на остаток денег, собранных педагогами столичных средних учебных заведений «на венок Царю Миротворцу». На сумму 6 тысяч 700 рублей удалось выстроить скромную, но удобную и вместительную дачу, рассчитанную более чем на 70 человек. Неподалеку, в Дюнах, в 1903 году открылась дача городского сиротского дома для офицерских детей, что находился в Петербурге на Колокольной улице и был основан на средства, завещанные генералом Белоградским. Здесь воспитывались исключительно круглые сироты из семей офицеров.
Большую деятельность по организации летнего детского отдыха вела городская училищная комиссия, она устраивала «санитарные и лечебные школьные колонии» для учащихся городских училищ. Как сообщалось в 1900 году, в число «колонистов» принимались дети, наиболее нуждающиеся в поправке здоровья и принадлежавшие к наименее состоятельному классу столичного населения. В этих колониях, расположившихся в деревне Гобжицы и селе Перечицы под Лугой, нашли приют около 400 детей. Неподалеку от городских колоний в той же местности находилась Фребелевская детская колония, в ней за счет города поместили 75 девочек, учившихся в начальных городских училищах. Позаботилась училищная комиссия и о тех, кто выехать из города не смог: за счет города и при посредстве Фребелевского общества в Таврическом саду устроили «детский сад» – на территории, отведенной попечительству о народной трезвости. Сад этот ежегодно посещали около шестисот детей.
Поскольку доброй петербургской традицией являлось сопровождение важных государственных событий делами благотворения, то не обошла она и «детские дела». В 1904 году, когда Россия праздновала рождение долгожданного наследника цесаревича Алексея, городская дума в ознаменование сего торжества постановила устроить в окрестностях Петербурга детский Алексеевский городок для призрения бедных сирот и бесприютных детей – уроженцев Петербурга, на устройство и содержание его отпускалось из городских средств ежегодно не менее 25 тысяч рублей.
А в 1906 году, в ознаменование открытия первой Государственной думы, городское общественное управление ассигновало на летние школьные колонии дополнительно десять тысяч рублей, что дало возможность увеличить на 20% количество детей, ежегодно отправляемых на «поправку». Содержание одного ребенка в «школьных колониях» обходилось в среднем в 25 рублей за лето. Как сообщали в 1906 году «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства»: «Пищевой режим детей состоит в следующем: мяса 0,45 фунта, хлеба 1,3 фунта, молока 1,04 бутылки, в общем, суточное довольствие каждого учащегося колеблется от 15 до 17 копеек в день».
И все же, и все же… Проблема организации детского отдыха решалась очень тяжело и медленно. А задача эта, отмечали современники, «трудная и ответственная». «Необходимо подумать об этом серьезно, – замечала в 1908 году столичная пресса, – сделать школьные дачи делом не одного благотворительного учреждения, а делом всего общества, которому, без сомнения, дорого здоровье подрастающего поколения, дороги интересы своей родины…»
Столичные курорты
Летом петербуржцы разъезжались не только на дачи, но и на курорты. Как иронизировали столичные журналисты, горожане «тянулись на воды полоскать свои желудки, лечить разбухшую печень, "сбрасывать" лишний вес или наживать оный, изгонять всевозможные катары и ревматизмы и тьмы других хворостей, которые кишмя кишат в бренных телесах бренных столичных обывателей».
Н.Н. Дубовский. «Дача в Силламягах». 1907 год. Силламяги – популярное дачное место на берегу Финского залива, в 15 км от Нарвы
Те, кто побогаче, выезжали летом в Ниццу, Карлсбад и на другие престижные европейские курорты. «В Люцерне, Женеве, Карлсбаде, в Эксле-Бен – повсюду звучит русская речь, – замечал обозреватель "Петербургской газеты" в августе 1913 года. – На всех курортах в Италии, Швейцарии, в Германии, Австрии только и встречаешь русских. Кроме наших соотечественников много англичан и американцев. Нигде, однако, не видно французов… Особенно много русских проездом бывает в Берлине. Это, так сказать, центральный пункт сортировки и отправления русских путешественников по курортам».
И все-таки большинство петербуржцев даже «средней руки» не обладало средствами для отдыха на модных заграничных курортах. О них дальше и пойдет речь. «Человек со скромными средствами, но одинаково нуждающийся в климатическом лечении, должен довольствоваться коломяжскими или парголовскими пейзажами, дышать ароматом колонистских полей и пить прескверную бурду, называемую местными крестьянами настоящим деревенским молоком», – сетовал в 1903 году репортер «Петербургского листка».
«А почему не пользуются нашими курортами, почему они пустуют? Неужели они так безнадежно плохи, что не удовлетворяют даже невзыскательным требованиям нашей публики?» – задавали вопрос в Петербурге и тут же находили массу причин: нашим курортам далеко до заграничных по степени благоустройства, у иностранных курортов есть большие средства, чтобы широко поставить дело, а наши курорты – «дело молодое». К тому же они, как замечали современники, начисто лишены рекламы и «обычно хранят о себе гробовое молчание».
Немало петербуржцев выбирали лечение в ближайших курортах Финляндии, входившей тогда, как известно, в состав Российской империи. Всего перед революцией в Финляндии насчитывалось 8 курортов, один из них, относившийся к числу самых дешевых, находился вблизи города Кексгольма – нынешнего Приозерска. А самыми ближайшими к Петербургу финскими курортами являлись Конккала близ Выборга и санаторий Халила (ныне Сосновый Бор) в 10 километрах от Уусикиркко – теперешнего поселка Поляны Выборгского района.
В санатории в Халиле, на берегу озера Халиленярви, помещались чахоточные больные, они постоянно пребывали там на свежем воздухе и усиленно питались. «Большое двухэтажное деревянное здание освещается электричеством и снабжается свежей ключевой водой, – сообщал путеводитель по Финляндии 1911 года. – Имеется библиотека с читальней. Для развлечений имеются рояль, бильярд, а на берегу озера лодки. Большой парк, доходящий до озера, служит главным местом прогулок».
Желавшим поступить в санаторий в Халиле следовало заявить письменно о своем желании в Собственную Его Величества канцелярию с приложением медицинского свидетельства о болезни. Больные, не имевшие средств для внесения в канцелярию установленной платы за содержание и лечение в санатории, должны были приложить к своему заявлению свидетельство о бедности, выдаваемое в полиции.
