Одна из глав книги так и называлась – «Токсово». В ней упоминалась и кирха, «наполненная девушками, похожими на бумажные розы, и желтоволосыми парнями», и вокзал «в готическом вкусе», и популярный трактир «Русская Швейцария», и знаменитые токсовские холмы, у подножия которых дачники устраивали беседы у костра.
«День был воскресный, и потому, что день был солнечный, от отдаленного вокзала… двигались многочисленные экскурсии, предшествуемые музыкантами, – рассказывалось на страницах книги. – Трубы сверкали на солнце. Рабочие с женами, украшенные цветами, торопились за ними, срывали травку или листочек с куста и жевали.
Другие экскурсии состояли из подростков в красных платочках, из юношей в трусиках, несших сандалии в руках. Третьи – из учащихся, почему-то застрявших в городе. Все процессии были снабжены плакатами, инструкторами с повязкой на руке.
В такие дни трактир „Русская Швейцария“ оживал. За столиками становилось шумно. Чокались пивом, обнимались, ели мороженое, хохотали, перебегали от одного столика к другому, ели яичницу с колбасой, простоквашу, огурцы, вытаскивали из карманов или ридикюлей леденцы и сосали…
Оживали после двух часов и холмы над озером, оркестр располагался на самой вершине холма, где-нибудь под двумя-тремя соснами. Толпы в разноцветных трико купались и, лежа на животе, загорали…
Токсовские возвышенности превращались в живые человеческие горы, и плакаты тогда, колеблемые ветром, казались знаменами и штандартами и горели на солнце своими белыми, желтыми, черными, золотыми буквами».
В настоящую сказку превращались токсовские окрестности зимой. И хотя дачный сезон был уже давно позади, в эту пору Токсово снова наполнялось горожанами.
«Токсово, благодаря удивительно разнообразному сочетанию долин, озер, нив, представляет собой интересную и живописную местность, в особенности для лыжника, – говорилось в изданном в 1930 году путеводителю „На лыжах по окрестностям Ленинграда“ (авторы – Н.Х. Виленская и В.Н. Клычин). – В полукилометре от станции расположено селение Токсово, вблизи которого, по направлению к Ленинграду, находится деревня Хуттузи. Дорога лыжника проходит по холмистой местности, мимо небольшого по величине озера Веро-ярви, соединенного каналом, проведенным еще в Петровские времена, с Хепо-ярви.
Во всей местности масса финских деревушек и хуторов, население которых живет вывозом в Ленинград молока и разными дачными промыслами. Здесь турист может познакомиться с жизнью и бытом местного населения, а попутно провести беседу на общественно-политическую тему, прочесть доклад о туризме, разъяснить его цели, задачи, а то и просто помочь жителям в разрешении всякого рода вопросов. Но приходится отметить, что в этих местах очень важно знание финского языка и местных наречий, так как крестьяне почти не говорят по-русски».
Дмитрий Лихачев с родителями. Фото 1929 года
С Токсово 1920-х годов связан еще один примечательный факт: среди местных дачников был Дмитрий Сергеевич Лихачев, в ту пору студент Университета. Токсово и тогда было наполнено загадочным духом старины, недаром именно в этих краях стала серьезной юношеская тяга Дмитрия Сергеевича собирать местные предания.
«Вся местность была полна историческими воспоминаниями, – вспоминал Дмитрий Лихачев, – о них нам рассказывала хозяйка дачи – дочь местного учителя-финна, знавшая финский язык, и ее муж – Дмитрий Александрович Нецветаев, отдаленный родственник Дениса Давыдова, хранивший миниатюру с портретом поэта.
…Ходил я на старинное шведское кладбище по старой дороге. Кладбище было отгорожено валом, на котором росли необыкновенной красоты старые березы. На самом кладбище сохранялись шведские надгробные плиты. Я старался разобрать надписи и даты, среди которых были и относящиеся к XVII веку… Впоследствии, как я узнал, шведские плиты на кладбище разбили; само кладбище было превращено в картофельное поле, шведов и финнов выселили. История „исчезла“…».
С удовольствием вспоминал Дмитрий Лихачев, как в Токсово, за два года до того, как попал в печально знаменитый Соловецкий лагерь, он набирался здоровья: «Родители наняли мне на все лето лодку, небольшую финского образца с острым носом, и я особенно любил плавать в ней в непогоду навстречу волнам… Когда в Соловках я болел сыпным тифом, врач спрашивал меня: „Откуда у вас загар? Вы ведь все лето провели в тюрьме?“ А это был загар двухлетней давности». Тот самый, токсовский!..
«В тихом омуте» Тихвина
«В тихом омуте черти водятся», – век назад не без иронии замечали современники о тихвинской жизни. Уникальные подробности жизни города Тихвина вековой давности удалось отыскать на страницах газеты «Новгородская жизнь». Напомним, в ту пору Тихвин с уездом входил в состав не Петербургской, а Новгородской губернии.
Жизнь в Тихвине, как и в любом провинциальном городке, шла размеренно, неторопливо, и события, которые можно было назвать из ряда вон выходящими, случались здесь крайне редко. Но уж если они происходили, то, естественно, сразу же становились сенсациями и попадали на страницы прессы. Местные обозреватели не щадили самомнения местных обывателей: они без обиняков называли Тихвин «городом, погрязшем в тине мелких помыслов и мелких страстей».
Итак, какие же события взволновали Тихвин, к примеру, летом и осенью 1911 года? «Начало лета ознаменовалось у нас… снегом, – сообщалось в середине июня 1911 года о тихвинской диковинке в газете „Новгородская жизнь“. – Пушистые хлопья падали 5 июня с 4 до 7 часов утра. Конечно, снег немедленно же таял, но все же характерно и оригинально: зелень покрылась белой фатой!».
В июле газета сообщала о непорядках в местном лесном хозяйстве. «Городу Тихвину принадлежит в уезде свыше 13 тысяч десятин леса. Площадь изрядная. Но взгляните только, как эксплуатируется этот лес, и вы ужаснетесь. Вы не поверите, что здесь хозяйничают люди, а будете убеждены, что тут живут или варвары, или какие-то чудовища, ломающие деревья, засоряющие землю сучьями, вершинами, оставляющие всюду аршинные и двухаршинные, а то и саженные пни».
Тихвинская городская дума, разумеется, бросилась искать виновных всего этого безобразия. «Крайними» оказались два лесных техника и один лесовод. Правда, о том, стали ли после этого лучше и чище в тихвинских лесах, в прессе не сообщалось.
Беспокоило местных жителей также и такое явление, как рост хулиганства в окрестных деревнях. Повсеместное распространение получали всевозможные виды преступлений, начиная от воровства и кончая драками, поножовщиной, убийствами. Причины роста криминала на селе проанализировал на страницах «Новгородской жизни» журналист, назвавший себя интеллигентом, пожившим год в деревне и вращавшимся исключительно в крестьянской среде. По его словам, «наиболее безнравственным элементом деревни являются так называемые „питерцы“, то есть пожившие в Петербурге или вообще в каком-нибудь городе».
